06. 04. 96. ХХ.МВ.

На палубе стало темнеть. Тени рундуков оживились, наполняясь жизнью, сгущаясь темнотой. Они выдают Небо. Цвет темноты выжидает распада белого дня, расчленения его на семь цветов вечера и мириады оттенков облаков. Приближение ночи. Вот так. Всегда. Равные силы приходят к разумному делению всего. Или уничтожают друг друга, но до этого не доходит, ведь они мудрые, эти силы так называемой природы. Хотя, мудрость может быть и не абсолютной, и хитрость не такова, и... в общем, на всякого мудреца достанет простенькости. Что значат неравноправие и выживаемость, когда день и ночь в равновесии? Ну и что, не достигнуто бесперебойное равноденствие, ну и что? Корабли по морю перестанут плыть? Перестают, да, ну а новые разве уже не строят? То - то. И дале будут строить, и дале, и потом еще, пока все это вообще к чертям не улетит. Вот и строим. А как же?

Причудливый народ - боцманы. На всех посудинах, в каждом море, боцманы, это - пиво. Есть динамитная водка капитанов, пузыристое кисельное нутро коков и перекисший портвейн матросов, но боцман, это - пиво. Ирландское. Настоящее. Чистая, самодостаточная слеза. Вот опять закат, и он сидит у рубки, поплевывает никотин вокруг себя, курит когда что (а раньше-то только трубку), весь в клубах дыма и пивном "размышлянии" о распаде белого дня на семь спектров. Слушай его или не слушай, все одно - фатальность, с кем поведешься, от того и зараз-мышляешся. Боцман молчит только об одном: кто его породил. Это тайна. За семью морскими узлами. Открываю ее: в те времена, когда какой-то водочный или иной придурок решил, что женщина на корабле равнозначна черному ослу перед свадебной каретой, каким-то образом доказал эту глупость, и все мнительные в это поверили... Бог тут-то и призадумался, что Сам и виноват, ведь мнительность от веры. В Него. Дале сообразил, что коли даже коком на судне станет теперь субъект с усами, то все мнительные скоро чокнутся. А чокнутый верующий для Него, Бога, уже слишком, итак хватает искателей господних гробов, да инквизиторских маньяков. Подумал Он, подумал и... сотворил пиво. Чистую самодостаточную слезу боцмана. А уж с кем поведешься. Моряки молчаливые. Но. Молчат либо от мудрости, либо от глупости. А вот с моряками третье - их боцман заразмышлял, они при деле.

Итак, боцман на месте, в клубах и слезится, значит, все в порядке, я подошел.

- Вечереет, боцман.

- Море кишит тайной. Его от тайнов пучит. "Морская пена, морская пена!" Ха-ха! - клубы, клубы, поплевал. - Пучит его. Оно бы с нами поделилось, ему самой невтерпеж, видишь, как колотит, были бы зубы, свело начисто.

- А что ж не делится? - Тут я замялся, вдруг он намекает?

- Пива мы мало пьем. Не справимся. Нам дай, так мы на зубок, не фальшивая ли, обслюнявим и в карман, а дальше-то? Не справимся. Свободы много, если ее не замечаешь, а не дуреешь. Пиво надо пить глотками, зная, что его океан. И покуривать. Да на спектры глядеть... Ты куришь?

Я и так стоял и курил. Потом сел и курил. Светило наше ненаглядное, никак не заваливалось за свою переборку. Конечно, это волшебное зрелище. Магическое. Но мне нужен был следующий этап, поэтому я ерзал, да и пошел таки к стойке кока. Мне нужен был компот с ромом. Я ждал. Уже вечерело, но...все еще вечерело. А маг-то я уже, наверное, и сам.

Подагра, дьяволу ее на голову, не подарок. Капитан тоже выковылял на мостик, туда, где каждый вечер клубится. За разговором и боль утихает, особенно, если понять, зачем болит. А может и затем, чтоб вылезти к нему, кряхтящему и поплевывающему, он, как паук, всех подтягивает, а паутина разная, для каждого своя. Только кровь-то мы из него пьем живящую, насыщающую, а ему хоть бы хны, ведь боцман - источник вневременной. Вот водку он не пьет, не буйствует, не штормует, но ведь кто-то же должен быть такой, иначе сплошная качка да мутотень останется, вечнозеленые ходить будем, боцман нужен. А в корабельном деле толка от него нет. Но и от других - нет, так что, ему нимб в самый раз - не жмет и курить не мешает.

- Подагра твоя от глупости. Или недомыслия. Но ты об этом не думай, лечи подагру, успокаивай, поглаживай...

Вздохнул в ответ капитан, достал флягу, поправился. Сказал бы чего, да что ему скажешь! Еще поправился. Еще вздохнул. Суд да дело суть не выявят, вот и поправляемся. И вздыхаем. Подагра у нас, а ее надо успокаивать. А если...

- Слушай, боцман, может, гуднем?

- Нельзя.

- Кто нас услышит? Фигня! Гуднем-ка на все море, чтоб Нептун перевернулся, а?

Ведь одни тут в пене барахтаемся, как персти... как перстни...

Даже самая что ни на есть темная душа хочет праздника. Кто гуднет посреди моря, кто стакан размозжит об пол, кто картину напишет, праздник, одним словом, он и в тундре - гость. Но боцман не одобрял.

- Выпей, капитан, вещаю я. Выпей. Скоро будет надо напиться, ибо сердце кометы изо льда, он уйдет от нас и, что особо пакостно, вернется. Вот тогда-то мы и осиротеем. Опять.

Капитан моргал в закат. Но незаметными пальцами принялся вновь откупоривать. Пола закрывает бутыль, он и не подумает, что я повелся, а коль так, то расшифрует. Это он, боцман-пивная тара, думает, что капитанами ставят только промозглых пьяниц, но мы-то ого-го и хитрые. Итак? Ну?! Ага.

- Уйдет от нас парень, отплавался.

- Это юнга что ли?

- ...(клубы)...

Отлегло. Спятил паук, кто же от моря уходит? Тем более юнгой, а тем более вечным юнгой, он же, "парень" этот, по волнам бродит в три раза по столько, сколь мы вместе взятые, он вне возраста, он - вечный. Юнга, словом. Ха-ха. Гм, гм. Не-ет, ХА--ХА. Да. Ха. Ха. Гм. Но с чего вдруг? Этак же, о, дьяволу на голову, этак же что сделается? Никогда же такого, никто ж от моря не уходил, отплаваться ж невозможно, разве - смерть одна в силах, и то: во флаг завернем, "башмак" в ноги и, опять же, волнам отдадим. Кто в море вышел, тот с ней и обвенчался, с ней - Судьбой.

- А ты, боцман, это...

- А ты, капитан, выпей.

Выпил капитан. Не отлегло. Выпил. Выпил... Не отлегло.

- Покури, капитан, покури, да на спектры посмотри. Это мы с тобой - понарошку, а они де взаправду. Это нам - конец.

Побрел к стойке кока капитан. Многое не понимал. Почему сердце кометы изо льда, зачем вернется и почему, дьяволу в глотку, уйдет?! Одно понимал,- всем им конец.

Обвел лазерными зрачками вокруг: вот елейный кок кудахчет, подливает, вот матросы после вахты прокисший портвейн пьют, да песенку мурлычат икая, вот мотористы грог кипятковый через воронку в глотку друг другу шуруют, вот юнга пунцовый... компот с ромом цедит. Готовится. И, из-за него, всех к чертям?!! Да если он уйдет, все на уши встанут, ведь никто еще от моря не уходил... А вернется, и осиротеем... Почему?

- Слышь, юнга, капитан зовет! Ну, живо-о.

И впрямь на комету похож, шустрый. Но он не комета. Тут что йто хитромудренней.

- Да, мой капитан.

А глаза прячет, бегают глазки, и пунцовый, не врет боцман. Да он и не ошибался никогда.

- На вот, ключи от моей каюты, слетай, пожалуйста, за... кашне моим... И трубкой... И пенсне. Ну, да, за... всем этим. Давай живо!

Упорхнул юнга, на ходу гаркнув: "Слушсью!". Упорхнул. А компот свой бросил на стойке. Капитан понюхал содержимое. Гадость. Вынул из кармана слоновьи свои снотворные порошки, высыпал, размешал. И танк уснет, а уж юнга, а вот и он. Все принес. Куда я теперь все это дену?

- Благодарствуй, юнга, удружил. Давай-ка, чокнемся с тобой, братец, всегда приятно чокнуться с хорошим человеком! До дна, за уважение.

Юнга сконфузился, открыл, было алые губки свои, чтоб расколоться, но закрыл их и остался цельным. Выпили морщась. Юнга кашлял, першило. Капитан, по-отцовски, хлопал его по ребрам и выносил на палубу. Пойдем, мол, брат, проветримся, уж очень тебя развезло от компотика - то...

В секунду, когда зашло Светило и море погрузилось во мрак, у борта корабля раздался всплеск. Капитан похлопал ладонью о ладонь и плюнул за борт, туда, где только что в волну брякнулось тело вне времени, спящее тело вечного юнги.

- Порядок, дьяволу в глотку!

Рядом закашлялся боцман, качая головой из стороны в сторону. Боцман был не согласен. Значит, порядка не было.

*

- Живой... Живой! - она закричала и поперхнулась воздухом.

Синие волосы, неживосухие рассыпались буфами по плечам и груди, она запрокинула голову и вознесла молчаливую молитву Солнцу. Резко зажмурила ошпаренные лучами светила глаза, на этот раз обошлось - не ослепла. Погладила его так и не успевшие просохнуть за ночь пряди на лбу, ткнула пальчиком в нос. Он жив, значит, жизнь продолжается, а глаза, это не беда, пройдут, надо пеной промыть и приложить водоросли с кораллового дна, только как его оставить, он так слаб... Вот, повел синими глазами. Вот, открыл их. Губами шевелит. Очнулся.

- Маро... молчи... тебе нельзя...

Да, он очнулся. Нельзя. Мне много чего нельзя, и под солнцем сидеть, и говорить, только что б с тобой было, если б я не... Ну, хорошо, вот выйдет луна, я тебе спою. Все, что думаю. Как за борт выбрасываться спящим, вместо того чтоб...Ладно. Я уже была рядом. Закат почти кончился, и поэтому я - рядом. Видела. Нет, все-таки, это он тебя...или сам ты? Да с чего тебе, ты же так меня любишь, от любви с жизнью счеты не сводят. Нет, это тот, в фуражке, тебя в море... ко мне в объятия...

Юнга встряхнул головой, песок рассыпался как искры от кота.

Некогда соображать что стряслось, позже, Мару надо в воду, в темноту, но куда?! Вокруг - явно остров, он спросил, Мара кивнула. Есть ли пещера? Кивает. Помог ей добраться до воды. Боже, плавники уже почти пересохли, Боже, как можно! Разлегся тут на песочке, чуть было не было! Юнга (да, в общем, уже и не юнга, а просто - Он) обрызгал пеной плавники, прогладил ей хвост против чешуек вымывая песок, все, первая помощь оказана, теперь хочу целовать, дай мне свои соленые губки. Она обняла его и прильнула, проведя по мокрой рубашке грудью, но мокрая ткань тоже как кожа, ух... Они нырнули, Мара крепко сжала маленькими пальчиками его ладонь и потянула к пещере, время уже не оставалось, начинался день. Поминутно выныривая и набирая воздух, он был счастлив, все (!), свершилось (!), они вдали от людей, на тропическом острове, они сбежали и воссоединились, Он - бывший вечный Юнга, а теперь просто Человек, и она, бывшая Царица морей, а теперь просто - любящая русалка, любовь осредняет, делая людей счастливыми.

На завтрак, обед и ужин - всевозможные морские деликатесы, когда запеченные, когда жареные или сырые, но Он научился охотиться в тропиках. На пол постелили жемчуга, она приносила их в горстях и во рту. Стены выложили лианами, тепло. Вокруг костерка - раковины, вокруг ложа - кораллы. Возлежали на тончайших нитях коричневых водорослей. Она пела ему по ночам неземные песни никогда не спящего моря, на рассвете и закате учила нырять и показывала свое царство, знакомила с жителями морскими, он не мог наглядеться как играет луч Луны в ее темно-синих, от ночи даже фиолетовых глазах и волосах, как искрится в лунной дороге ее плавник, как серебрятся и изливаются искрами счастья чешуйки ног - хвоста... Кто целовал русалку, тот знает все это, остальным... а зачем вам?

В неге и счастье прошел месяц.

В тот день я охотился на леопарда. Кролики и удавы вкусны, но. Это - леопард. Это - охота. Я был уверен во всем: в силе своего бицепса, в наконечнике из клыка-носа рыбы-пилы на моей пике, в остром глазе, привыкшем видеть одинаково и днем, и ночью. Мое тело боле не пахло одеждой, одежда здесь ни к чему, не пахло даже телом, ибо тело стало морским, особым, просоленным, сухим в воде как волосы Мары. Я был уверен в Маре, ей незнакомо опасное чувство власти владычицы морской, она не менялась, я был уверен в своих переменах, но... я не был уверен в том, что творилось в моей груди, что там клокотало и защемлялось!? Ныло что? Страх перед леопардом? Да вот он, стоит и сверлит меня своими круглыми от тупости глазами, думает, что я прыгну, что я хочу вонзить свои пустяшные клыки в его бегемотскую шею, а он ловко перехватит меня на лету и собьет бычьей лапой. Дурак. Я только размахнулся и вставил в его череп, меж двух злых глаз свою пику. Вот и все. Вот - и - все! Я сел на песок, рядом с трупом мохнатого идиота, погладил его. Если б я одичал, то, наверное, тут же содрал с него эту пятнистую кожу, напялил на себя, в такую-то жару, и прыгал вокруг, императорски улюлюкая. Тьфу, дьяволу в глотку! Где мой компот с ромом?! Я закончил охоту на леопарда.

Встал, и, было, задумался - что теперь делать с трофеем, походил вокруг, попинал гиганта однорогого и тут... Тут я отчетливо увидел на песке отпечаток... след от двух... человеческих ягодиц... это. Боги, откуда?! Это не Мара, она не выходит на берег, в тропики, кто это?! Да у Мары же и нет... этих вот... Я сидел заклинателем человеческих следов, угадывал, где были ножки, а где... были ли плавочки на этой особе, а если да, то какие, из чего, какого цвета, с завязочками или... а вдруг... да если, значит она где-то здесь, тут, рядом, вот что щемило у меня в груди, вот что ныло, я знал, я чувствовал, что это здесь, вот... Я обежал остров несколько раз, исцарапался как черт, выпачкался как дьявол и ... вернулся к леопарду. Посмотрел еще раз на следы человеческого присутствия... и понял... это же я сам тут сидел... я... на этом месте, сидел я... возле убитого на охоте леопарда...

В тот день я долго - долго плакал, уткнувшись носом в холодную шерсть животного. Иногда шерсть от моих слез нагревалась.

Так закончилась охота на леопарда.

*

- Боцман, посмотри, во что превратилась наша каравелла!

Капитан вытирал нос грязной фуражкой, глядя в окно бара на разъеденную крысами посудину. - Ее сожрали. Она никуда уже не поплывет. И мы отплавались, боцман, хватит клубиться и пиво свое сосать, где наша команда, боцман?! Все разъехались, портовые жуки!

- У кометы сердце изо льда, а он комета. Не сыпь снотворного тому, кто не утонет.

Боцман отпил пива и поплевал на не качающийся пол.

А пол действительно стоил того, будь он, хоть, каждый день убираем, но это пол таверны - огрызки, объедки, бутылки, плевки, кусок газеты с обрывком статьи:

                     "    ...  так   что    наука       развела    руками,
		русалки   -  существуют    и     совместимость
		их с человеком доказывает природа, вот они, 
		живут счастливой парой  у нас на глазах и за
		свое семейное  шоу имеют неплохой   доход!
		Хотя соседи и поговаривают, что счастливый
		Супруг не очень-то верен, но мы..."

Вот такой пол. Такая газета. Такая статья. Кусочек такой вот жизни.

Так мы и осиротели на еще одну сказку.

Вернуться в раздел "Повести"      Вернуться в начало страницы