От автора
Главы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Вы можете заказать эту книгу, следуя данной инструкции

Роман

Глава 1,

В которой есть выбор. Или его нет.

Металлические колёса шелестели на крепко спаянных и гладко отшлифованных стыках рельс. Отсутствие привычного, настолько, казалось бы – естественного «сердечного стука» под колёсами поезда, несколько расстраивало Кирилла. Как так? Как так? Поезд, и нет убаюкивающего бум-бумканья под ногами? Видимо, оно так мешало спать людям, и, значит, большинству, раз для них кто-то изменил специфику железнодорожного путешествия, склеил рельсы, разгладил каждый стык и избавил путешественников от романтики поезда. Эх, так оно и есть, раз вот так оно и есть.

Кирилл почитал газету, лёжа на верхней полке своего купе. Глупости какие пишут. Пора им всем переползать в интернет и не тратить лес на свою околомысленную писанину. Хотел вздремнуть под этой газетой. Нет стука колёс, как теперь уснуть в поезде? Качка есть, а не пароход. Загадка для дорожных кроссвордов. Сходил за чаем. Порадовался: подстаканники те же, с выпуклым спутником и серпами-молотками. Что-то не должно меняться. Прогресс прогрессом, а душа любит окунаться в ностальгию детских впечатлений.

Вернулся из вагона-ресторана сосед. Умиротворённый. А вбежал в поезд взлохмаченный, опаздывал. Перевёл дух, побросал вещи, ёрзая, дождался проводницы, отмечавшей билеты и рванул ужинать. Видно, заполошный у него выдался день. Теперь сидит, смотрит в окно пустым взглядом, наверное, прокручивает прошёдший день – всё ли успел, ничего ли не забыл. Спокойствие ему более к лицу. Появились чуть улыбающиеся морщинки у глаз. На вид, лет шестьдесят, хороший костюм, аккуратная стрижка-причёска. Большой нос, то ли грузин, то ли еврей. У евреев нос должен быть не резких очертаний, более мясистый и на ноздрях как бы заворачиваться в цифру «6». У грузина нос, скорее напоминает перевёрнутую семёрку. В соседе сформировалось что-то среднее. Волосы чёрные, без седины, но с каким-то неестественным блеском. Красит? Судя по общему впечатлению удачливого человека, достигшего определённых высот в жизни, возможно, что и красит. Нормальное желание удержать свой успех хотя бы визуально.

- Тяжёлый день, понимаете... – улыбнулся сосед, - всё срочности какие-то, пересадки. В вашем городе сложно найти даже вокзал!

- Бывает, - кивнул Кирилл, он всегда кивал, не зная что сказать. Помолчали. В поезде легко молчать и смотреть в окно. Однако, разговор тоже можно поддержать. Сосредоточился, придумал, – А теперь в Москву? По делам?

- В неё, родимую, уже словно домой. Как говорит моя жена: я – вечный командированный. Я во всю страну командированный, что б ей было хорошо, работа такая, понимаете ли. А уж в Первопрестольную, так почти каждую неделю сам себя отправляю в эти командировки. Вот и сейчас, без заезда домой, финальная, так сказать, деловая точка. Завязаны мы на Москве.

- Да уж... Все на ней завязаны. Как в кукольном театре.

Собеседник озорно прищурил глаз.

- Я бы даже сказал, что если сравнивать с кукольным театром, то Москва-таки, директор этого театра! («Всё ясно» - подумал Кирилл.) А вы тоже не отдыхать? Не вижу ваших курортных чемоданов.

- Ага. Но у меня другое. – Кирилл незаметно выпрямился и улыбнулся сквозь зажим на губах. – Мне Орден вручают. – Хотел добавить ещё что-то, но не стал, повод, по его мнению, должен быть для соседа весомый и исчерпывающий.

Сосед удивился одной бровью, широко раскрыв прищуренный было глаз. Устроился поудобнее, положил ногу на ногу. Готов слушать. Поднял и вторую бровь, как бы подбадривая Кирилла на рассказ.

- Да вот... пришло письмо. Пригласили. Отель «Президент». Вручают Орден «Меценат Столетия». И, главное, как узнали-то? У меня фирма небольшая, кафе. Ежемесячно перечисляю деньги интернату под Тулой. Небольшие деньги. Так уж повелось… моя мама из детдомовских, много рассказывала. Вот я и это... того...

Во время монолога взгляд Кирилла блуждал где угодно, только не зависал на соседе. Теперь же вернулся к собеседнику и заглянул тому в глаза. Грузинский еврей сострадал. Искренне. Он мелко кивал большим носом, словно поклёвывая им воздух перед собой. Затем потянулся рукой к Кириллу, и похлопал его кулак, по-дружески, мягко, по-отечески. Казалось, он сомневался – говорить или помолчать. Наконец, откинулся на спинку сидения, сцепил руки на груди в замок. Ещё подолбил носом невидимый Кириллу ствол, напряг нижние веки.

- Вы наивный молодой человек. Хотя и не такой уж молодой. Вам что-то около сорока? Пора умнеть, дорогой мой, пора...

Неприятный холодок скользнул у Кирилла в районе желудка. Однако, пусть грузино-еврей выговорится.

- Вы уплатили нехилый взнос – пожертвование. Так? Вы едете за свой счёт. Так? Вы жить в столице будете за свой счёт. Та-а-ак... Гм-м... Вас даже никто не встретит на вокзале, и, с места вручения медали, вы-таки тоже поедете на метро и один. Или такси поймаете. Метро рекомендую – больше народа – меньше обиды на себя. Да, вам, безусловно, вручат медаль! И похлопают, и даже споют! Заметьте – споют звёзды эстрады! И поесть, однако, тоже немного дадут, вечером, это у них называется банкет! Но. Не кажется ли вам, дорогой мой, что вы купили-таки себе медаль? Э-э-э, прошу прощения – Орден.

Кирилла передёрнуло в плечах. Что за бред?

Он перевёл дыхание, глубоко подышал.

- Пока мне кажется только одно: я зря вступил в разговор. Извините меня, я покурить.

- Конечно, конечно... – сосед засуетился, вроде бы стал что-то искать. – Только вот... У меня такие письма-награды секретарша пачками выкидывает в ведро, бережёт мои нервы, понимаете...

Хлопок двери отсёк пасквильную речь.

В тамбуре пахло горящим древесным углем вперемешку с заскорузлым сигаретным смогом. Закурил и сам.

В окне шёл фильм про родину. Без остановок (экспресс), но не без рекламы. Изредка попадались деревеньки с раздолбанными сараями-киосками, над крышками которых пестрели бренды прохладительных и веселящих жидкостей. Пролетали городки с типовыми двух-пятиэтажками. Всё серо и убого. В пригородах дымили трубами землянки – и тут живут люди. Стирают в ведре, сушат одежду на деревьях, в клозет ходят в поле. Вот и наступил на нас двадцать первый век. Постоял, покурил и пошёл дальше, не задерживаясь у землянок, как и его предшественник – век двадцатый. Время само по себе, Россия сама по себе.

Мама рассказывала Кириллу немного, но этого хватило. По сорок человек в группе-классе, все одинаково одеты – ни во что. В хлам. Садист директор. За провинности, детские шалости, воровство яблок в колхозном саду – водил в свой кабинет и ставил в угол, на колени, на горох с солью. У неё до сих пор болят колени, вырезали мениск. Потом старшеклассники ночью забили окна и двери дома директора досками, облили бензином и сожгли, вместе с его семьёй. Когда милиция разбиралась, отыскали документы, по которым оказалось, что директор в войну был предателем – полицаем, служил в гестапо. Дело закрыли и никого не тронули. Замяли дело, только расформировали старшие классы по другим детдомам – распылили по России. С тех пор у Кирилла особое отношение к детским домам. Сам не усыновлял, но помогал. А тут это письмо. Заметили! Оценили! Да, всё за свой счёт, да, дополнительный взнос пожертвования. Ну и? Это ведь всероссийский благотворительный фонд, зачем им тратить деньги не на детей? Большое видится на расстоянии? Бред какой. Отель «Президент» априори не может работать на жуликов. Столько знаменитых имён в фонде и среди уже награждённых, и среди представленных (как он сейчас) к наградам. Артисты первого эшелона, бесспорные знаменитости, хорошие (есть такие!) политики... Не может такого быть, потому что... такого не может быть и всё.

Сосед уже спал. Очень хотелось дать ему по морде, но... Сосед уже спал.

Было в Москве у Кирилла и ещё одно дело, из-за которого он выписал себе отпуск не на три дня, как того стоило награждение, а на две недели. Решил совместить. Приглашение к награде посчитал знаком, даже перстом указующим, что пора заняться и этим, исполнить волю. И дело это лежало во внутреннем кармане плаща Кирилла. Сейчас перед сном он о нём вспомнил, приподнялся, пощупал плащ. На месте. Ну и хорошо. Значит, час пришёл, сроки исполнились.

Москва, как Москва – каждый видит в ней то, что способна отразить его голова. Это как в Париже: для одних – засилье арабов и негров, другие кроме вожделенной Эйфелевой башни ничего такого и не заметили. Так вот. Можно акцентировать внимание на армию бомжей, устроивших себе капитальное жильё на автобусной остановке при трёх вокзалах. Оригинальная постройка: стеклянно-металлическая остановка, облепленная изнутри по периметру картонными огрызками и целлофаном. Чем не антисимвол новой архитектуры? А вот, к слову и она: «Москва-сити» - этакий аппендикс из зеркального стекла и бетона, нанизанных на металлический скелет. Как бы небоскрёбы в отдельно взятом углу столицы, резервация капитализма, анклав Нью-Йорка, гетто людей-богов. И всё же – первое – аппендикс столицы. Перед самым кризисом 2008 года, наблюдалась деньгометательная истерия: люди конвульсивно тратили огромные финансы на то, что через год (как бы даже разумно) упало в цене вчетверо. За аренду в этих стеклянных пеналах сдирали астрономические суммы. Потому и возносились небоскрёбы с бешеной скоростью, дабы успеть пока «сенокос в разгаре». Потом бац, и всё. Фирмы лопнули и съехали из апартаментов, а кто выжил – перебрались куда попроще и дешевле. Вот и стоят вестники новой жизни в забытьи и ненужности, ветер гуляет по пустым коридорам. Спит зародившийся бизнес, глубоким сном мертворожденного.

А ещё в Москве всегда были и есть музеи, мемориальные квартиры и театры, встрепенулись исторические церкви – стряхнули с себя забытьё и убогость, заблестели в новом свете. Если приглядеться, то может возникнуть странная мысль, мол, вся культура, всё искусство и вся история страны базируются не далее Садового кольца. Ну, ещё на Ваганьковском, но там она уже хранится. Хоронится, хоронится, во всех смыслах.

Вот представьте: вам пять лет в институте рассказывают про Константина Сергеевича Станиславского, а тут вы приходите в Камергерский переулок и – нате пожалуйте – МХАТ во всей красе. КС именно сюда, в эти вот двери заходил, в этом зале творил, вот тут в буфете трапезничал, в этом туалете э... Ну вот так как-то. Напротив поэт Асееев жил, чуть слева – Прокофьев, тоже понимать надо. Куда ни ткнись – все здесь. Были здесь. Жили здесь. Любили здесь. Писали, творили – вот прямо здесь, вот тут... У Маяковского читаем: «двое в комнате, я и Ленин...», заглядываем в комнату ВВ и что? На столе стоит портретик про который он сказал эти слова. А по лестнице к нему в комнату на пятый подняться, держась за перила, как он держался, а, каково? Или вот ещё. В комнате Булгакова сохранились медные ручки на окне, они и ручки и шпингалеты одновременно, конструкция раньше была такая. Он курил же, так постоянно вот это окно открывал, что бы в форточку подымить. Можно взяться за эту ручку и пооткрывать окно туда-сюда. При этом во двор поглядеть, как он смотрел, пока дымилась папироса. Вот вам и машина времени... Чёрт знает что такое, эта Москва. Обычный медный шпингалет может Вам доказать, что Боги обжигали-таки горшки. И в туалет ходили. Как все. Прямо вот в этот вот унитаз! Как мы с вами сейчас...

В любое время великие люди есть. В наше, наверное, тоже. Хочется представить, как едешь в лифте, пролетаешь этак 20-ый этаж небоскрёба, и со скоростью 1 этаж в секунду загорается табло на стене кабины: «Здесь, на 20-ом этаже, с 2001-го по 2035-ый год, жил и работал великий деятель современности Пупкин Леон Сигизмундович». Хочется представить? В принципе, почему бы им и не быть, великим? Только как-то всё упростилось, что ли? Ускорилось? И невозможно вообразить, что рядом живут великие, ходят с тобою по одной улице, ездят на трамвае и ежедневно заполняют одну с тобою линию канализации. Как-то глупо получается. Нет, великие должны жить в другое время или в другом мире. Нечего им с нами заглядывать в одну булочную. Так мы совсем опростимся, потеряем тягу к высокому и чувство возвышенного. Перед великими надо благоговеть! Невозможно это, когда оно рядом. Сладкий плод просто обязан быть – недосягаем. Точка.

Однако, Москва балует всех жаждущих ощутить высокое, прикоснуться к духовному, потрогать великое. Можно у Есенина на могилке стопочку выпить, понимая, что он в полутора метрах от тебя, здесь вот, только земля и отделяет от твоих объятий. Можно на Малой Бронной подкараулить Льва Константиновича Дурова и пройтись с ним мимо Патриарших до театра Сатиры. Он не любит этого. А кому же легко? Бремя славы. Москва балует настырных. Специфика столичной жизни.

Следующая глава      Вернуться в раздел "Романы"      Вернуться в начало страницы