От автора
Главы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Вы можете заказать эту книгу, следуя данной инструкции

Роман

Глава 6,

Дни идут. Родной Златоухин.

«Родной театр» для миллионов зрителей является действительно родным, даже при том, что из этих миллионов, реальными (а не телевизионными) зрителями была и остаётся их десятая часть. Конечно, «Родной», это звучало в народе. Вообще-то есть и ещё одно полуофициальное название – «Роднов театр», что является производным от фамилии легендарного режиссёра – Роднов. Но, так бы звучало как-то коряво и не по-людски. Засим – родной. Милый, простой и сложный одновременно, эксперементально-скандальный в своё время, а теперь просто – родной. Возможно, что если бы сейчас в этом театре и не творил вернувшийся из-за бугра мэтр, то люди не перестали бы в него ходить всё равно. Легендой театр овеял даже и не сам режиссёр. Тут пел первый в Советском Союзе Бард. Пел и играл. Именно он воистину являлся – родным всем тем, кто и по сей день с благоговением входит в эти двери. Сам театр не скупится на дань Барду, возведя оного в культ в портретах на своих стенах.

Когда Вика, крутя баранку «Мазды» по Садовому, простенько так сообщила куда она его везёт, у Кирилла заблестели глаза.

- Ты и Роднова знаешь?!

Она залилась серебряным ручейком смеха и подрезала «вольву» с синей мигалкой. Вика хотела ехать по крайнему левому ряду. «Вольва» даже не посигналила, только обошла справа и умчалась по неожиданно свободному кольцу.

- Кирюш, ну ты даёшь, я тебя обожаю! Я сегодня играю у него в спектакле!

Для пассажира звезды эти слова стали холодным душем. В горле пересохло. Вот она – дистанция.

- Кстати, смотри по сторонам, вон, слева, видишь? Красненький такой домик. Я специально сделала крюк, что бы провезти тебя через Павелецкую. Дом Бахрушина, слышал о таком?

Кирилл возблагодарил Богов. Уж в этой теме он мог взять реванш. Как бы насупился:

- Дорогая, обижаешь. Знаю я про Бахрушина. По слухам, в этом доме до сих пор где-то замурована голова Гоголя. Очень странный был тип.

- Всё те же шизоиды. До такой степени любить театр, что не только собирать костюмы и реквизит всеми правдами и неправдами, но и упереть голову у покойника при перезахоронении, это уже тупо перебор.

- А кто такие эти шизоиды, Вика?

- Мы, Кирюша. Служители идеи. Для нас границ нет и преград нет, если всё это мешает идее дела. Кстати, о делах, - она не глядя вынула из сумочки красивый листочек и передала ему. – Это пригласительный. Или смотри, как я блистаю на сцене, или занимайся пока своими делами, это на твоё усмотрение. Я не обижусь, дорогой. Дела, есть – дела. А искусство – вечно.

Снова выплыли эти дела. Вика не имеет представления, что на самом деле привело Кирилла в столицу, однако, словно воплотившееся проведение – подталкивает его к исполнению «миссии» и регулярно даёт возможность. Подкидывает возможность, легко и непринуждённо. Сама же в нужный момент уходит в сторону, и так всегда и надо ей на самом деле. Так что подвоха тут никакого нет. Просто она – женщина, настоящая женщина, предоставляющая мужчине шанс и свободу выбора, свободу действия. Это настоящее женское благородство: я тут «позвездю», а ты же мужчина, или любуйся мною, или займись своими мужскими делами. «Я не обижусь, дела, есть – дела». Многое бы он отдал за то, что бы... Но думать о будущем Кирилл не смел. Она играет в спектаклях у Роднова и Миктюка, «звёзды не ездят в метро». Как прав Макар, как прав.

- Там у Бахрушина музей театра. Ты была в нём?

- Да, зашла один раз. Но через пять минут вылетела. Там «пыль веков» в прямом смысле этого слова. Вроде у меня и аллергии никогда не было, а тут ка-а-ак расчихалась, сопли, слёзы градом, кошмар! Только на улице пришла в себя.

- Ха-ха-ха! У тебя аллергия на старый театр! Ты – звезда нового театра!

Помолчала, напрягая и отпуская губки, сосредоточилась на дороге.

- Охх, слоник ты мой...

- Прости. Ляпнул. Ну, честно! Не успел подумать, просто ассоциация!

- И как всегда, в точку...

До театра доехали молча.

Зрителей ещё не пускали. На сцене шли последние приготовления. Мигали лампочки, кто-то что-то носил из кулисы в кулису. Кирилл, заглянувший из фойе в зал, в почтении застыл и не мог оторвать глаз. Вика, заметив это, вернулась и шепнула:

- Кирюш, я пойду уже в гримёрку. Там в холле Златоухин, он нас видел, пойди, поздоровайся, поболтай!

Она чмокнула его в щёчку и помчалась.

- Удачи, Вика, ни пуха, ни пера!

- К чёрту, дорогой, ко мне-е-е! – залилась таким любимым смехом и растворилась во мраке коридоров. Эхо серебра звенело в его ушах. Кирилл прикрыл глаза и погладил щёку. Не-ет, сперва погладил, затем прикрыл, раскачивая головой из стороны в сторону. Невероятно, что всё это происходит с ним. Так и стоял.

- Однако, Златоухин, – сам себя вывел из транса Кирилл, потрогал полу пиджака, во внутренний карман которого переложил заветный пакет из плаща. – Пора.

Златоухин как и Сам Роднов, оставался верным стражем легенд театра. Ещё бы! Тень Барда витала над ним, плотно укутывая в шаль божественной сопричастности. Однако, Кирилл помнил и такие признания Златоухина в газетах, где тот бичевал сам себя, признавался в том, что «предавал» Барда не раз, да и наживался слегка, было дело. Ох уж эти творческие люди, их поведение невозможно осознать и логически расшифровать.

Кирилл спустился в холл по торжественной лестнице.

Взору предстал мэтр с глазами ягнёнка. Он чинно стоял у стены за небольшим прилавочком, на котором громоздились его собственные книги. Названия пестрели: «Я и Бард», «Бард на театре», «Только я скажу», «Секрет Барда» и т. п. За спиной Златоухина размещался целый иконостас: огромный портрет Барда посредине (смотрит зло, с прищуром), и десятки разноформатных «иконок», где Бард обнимает Златоухина или наоборот.

С первого взгляда бросалось в глаза, что мэтр был уже в гриме и театральном костюме. Этак перед спектаклем снизошёл в народ? А как же «настраиваться к спектаклю»? Или он сейчас это и делает? Или уже начался спектакль?

Увидев застывшего в оторопи зрителя, мэтр призывно улыбнулся.

- Чего стоим? Подходи, спрашивай?

- Ааа... – Кирилл натужно совладал с собой. – А можно автограф?

Одновременно в мыслях пронеслось: всё равно же никто не поверит, так хоть автограф Златоухина можно предъявить!

Мэтр ещё более оживился, стал перекладывать с места на место свои увесистые томики.

- Только у меня бумаги нет с собой...

- А разве вы не желаете автограф автора? – умилённо спросил Златоухин и, широким жестиком, прогладил книжные корешки.

Кирилл глазами поискал продавца, затем проглядел повнимательнее названия, выбрал нейтральное «Бард на театре».

- Вот эту, пожалуйста. А где продавец?

Хорошему актёру слова могут быть вообще не нужны. Перед Кириллом стоял хороший актёр. Он расплылся в улыбке и сделал реверанс, всё это говорило зрителю-покупателю: «Разуйте глаза, невежественный придурок, я весь к услугам вашей светлости!» Вот как-то примерно так прочиталась в сознании Кирилла пантомима мэтра-продавца.

Далее мэтр назвал какую-то космическую для стоимости книжки цену, аккуратно принял денежные знаки, сложил их во внутренний карман. Церемониально вынул ручку, открыл её, отогнул страницу книги и широкими росчерками что-то написал. Видимо, этикет требовал, что бы поклонник тут же с восторгом принял покупку, прочитал пожелание и со счастливыми воплями стал благодарить. Ничего этого Кирилл сделать не смог. Буркнул «спасибо», сунул томик под мышку и побрёл восвояси. Мэтр скривил лицо, и в его мимике тоже очень и очень многое можно было прочесть, но, пока – некому – благодарный зритель ещё томился на улице. Туда же, к народу, хотел сейчас уйти и Кирилл. Но не пошёл. Вика. Он видел её на экране, он любовался ей в жизни, какая она на сцене? Любопытство возбудило здравый смысл, тот победил эмоциональность и, театр, на этот раз, не потерял своего зрителя.

Шла пьеса Бернарда Шоу из дохристовой эпохи. Цезарь воевал, Клеопатра его любила, он её боготворил, она его обманула спасая свой народ, руками поднимала умирающего любимого к себе в крепость, потом все умерли. Красивая и грустная история любви.

На театре, каждый видит в пьесе только то, зачем пришёл. Кирилл видел Викторию Перову – Клеопатру. Да, он хотел, старался, во всяком случае, увидеть/разглядеть режиссёрский замысел. Пока на сцену не снисходила Перова, затмевая в уме Кирилла всё остальное, он сосредотачивался на действии и театральных приёмах Роднова. Но. То ли сам театр уже ушёл в символизм по самую макушку, то ли Роднову скучно было «возиться с пересказом пьесы», но от Бернарда Шоу, Кирилл на сцене мало что увидел. Нагромождение балок и тряпочек, лестниц, полусфер свисающих с потолка, кубов на авансцене. Где здесь Рим, где Египет. Прекрасна была сценическая речь – буква к букве. Что говорили актёры по пьесе – осталось загадкой.

Сделаем шаг в бок. 1) Кирилл не платил за билет. 2) Имел аудиенцию с Мэтром знавшим и как бы дружившим с самим Бардом. 3) На сцене искрила Виктория Перова в роли Клеопатры. Что нужно было ещё? Как ещё госпожа Судьба могла разбиться в лепёшку, что бы её протеже сейчас растекался по партеру подобно шоколаду на солнце? Ничего и никак. Вот он и растекался. Единицы интеллигентно одетых зрителей роптали или удручённо вздыхали. Остальная масса приезжих со всех концов земного шара – блаженствовала от сопричастности к театру Роднова, к подмосткам, на которых надорвался Бард, к гениальной Перовой и легендарному Златоухину в главных ролях. Им больше и не нужно было ничего: они получали сейчас всё, зачем примчались сюда за тысячи миль. Это и требовалось. «Лавэ отбито», резюмировал бы лабух, зачехляя гитару после свадебного застолья.

Одна сцена в пьесе вызвала мурашки у Кирилла. Рабыни натянули белое полотно и колыхали его наподобие волн, в которые опускалась полуголая Клеопатра. Символизм означал, что «вечно юная царица» принимала молочную ванну, этаким способом поддерживая свою неувядающую молодость. Сцена как сцена, просто – картинка из жизни египетской мадонны. Но, лишним будет упомянуть, какая картинка всплыла перед глазами одного из зрителей в партере. И мурашки его тоже объяснимы. Во всяком случае, у горки пакетов с сухим молоком, теперь появилась логическая расшифровка – подоплёка. Зачем-то, на внутреннем экране головы Кирилла, возникла ещё и банка «Вискаса», но, споткнувшись о логику, растворилась. М-да – подумал Кирилл, - с молоком всё ясно, а «Вискас», видимо, из другой оперы, или просто бзик.

На том и порешил. Во всяком случае, в отличие от всех зрителей, находящихся в этом зале, он уже видел оную сцену, и, причём, в гораздо лучшей постановке! Необъяснимо для окружающих заулыбавшись, Кирилл заёрзал в кресле. Однако – антракт.

Почти все зрители покинули зал. Остались в основном, именно те, интеллигентно одетые и тяжко вздыхавшие. Они шёпотом бурчали что-то друг другу и озабоченно кивали. Верхний свет обнажил деревяшки, тряпки и железные конструкции на сцене. Стало ясно, что только нечеловеческий талант способен приковать взоры и помыслы публики к этой куче хлама и заставить её не только – не замечать, но и дорисовывать в собственном воображении всё то, что художник по сцене поленился там нарисовать. Голливуд спустил бы миллионы долларов на компьютерную графику, создавая пирамиды, возводя колосс Рима на мраморных ногах (не вникая про Родосский на глиняных), раскрашивая баталии. Роднову не требовались эти глупости. Сами как-нибудь, как-нибудь сами. В конце концов, у зрителя есть фантазия, причём тут светодиоды и морилка?

Оторвав взгляд от сцены, Кирилл тоже было собрался пойти в буфет. Но вдруг осознал, что Златоухин уже дежурит в фойе в окопе своего прилавка. Ещё раз встретиться глазами с мэтром, ожидающим сатисфакции за свою жизнь? Кирилл этого не переживёт. Поёжившись, он поднялся и направился к чёрному ходу. На улице, всяко, легче.

Долго курил. Театр Роднова стоит на холме-развязке, обдуваемый со всех сторон. Знобило. Перед Кириллом маячил цветочный киоск. Но, это уже было. Второе действие только началось, потом она долго будет сидеть в гримёрке, разоблачаясь. А надо ли ей выходить из роли? Надо. Он теперь знал Вику и в других образах, в жизни она гораздо более многогранна.

Киоск только что не подпрыгивал, так навязчиво лез в глаза.

Решение пришло моментально.

Кирилл перемахнул через проезжую часть, стукнул в спящее окно.

- Вы продадите мне ножницы и скотч?

- Шо ты кааажешь! – в амбразуре ларька расплылась в детской улыбке дородная баба. Подбоченилась и приготовилась смотреть комедию жизни.

- А ежли, гарна дивчина, я куплю у тебя ВСЕ цветы туточки, ась? Отдашь ножницы и скотч?

- Ой-й, батюшки-светы, тай забырай, мил человек, усё забирай! Тогда хоть фартух свой тебе подарю!

- Сколько с меня?

Хохлушка, наконец сообразив, что с ней не шутят, стала отчаянно бороться с подкатывающим обмороком. Она хватала калькулятор, сбивалась, швыряла машинку в угол киоска, начинала считать тыкая пальцем в цветы, снова сбивалась, хватала тетрадку...

- Может хозяину позвонишь и спросишь, а, милая, мне побыстрее надо.

- Тай гарно кажешь, я сию секунду, мил человик! – обрадовалась хохлушка, выхватила сотовый, потыкала в него и долго верещала, прикрыв окно.

Кирилл успел ещё раз покурить, пока дивчина вела сложные переговоры. Затем она не убирая от уха трубку, открыла окно и назвала сумму. Покупатель кивнул. Баба завизжала на всю улицу, швырнула сотовый вслед за калькулятором и принялась собирать букеты.

Рассчитавшись, Кирилл убрал все целлофаны и ленты, взял ещё у бабы газету, ножницы, скотч. Прикрыв ларёк, дивчина помогла сумасшедшему покупателю перенести ворохи цветов через дорогу и занести во двор театра. Там он разложил на асфальт у красной машины газету, скинул свою охапку.

- Бросай сюда, дорогая!

- Ай, этт мы мигам! – ответила баба и ухнула свою порцию цветов на уже лежащую.

- Спасибо, землячка, дай бог тебе здоровья!

- И тебе не хворать, мил человек! – она изловчилась и чмокнула его в щёку, - воть везёт же дивкам, а? Такой хлопец, такой гарный!

Она повернулась и помчалась со всех ног к своему киоску, словно Кирилл мог передумать. Убегая, она бормотала себе под нос, но голос у дивчины был такой силы, что слышно было за версту: «Вот москали, вот сучье племя, ни управы, ни бога на них нэма, шоб они булы здоровеньки!»

Кирилл не стал терять время. Начал с капота. Он укладывал цветы рядами и приклеивал к машине полосками скотча. Бутон к бутону. Когда стебли стали упираться в лобовое стекло, стал отрезать лишнее ножницами так, что у края капота и стекла приклеивал уже только бутоны. Нос Викиного авто превратился в клумбу. Та же участь постигла крышу. С дверьми пришлось повозиться чуть дольше – скотча потребовалось гораздо больше, чем когда он укладывал цветы «в лёжку». Через полтора часа он закончил. У дверей театра стоял автомобиль – букет. Даже нет – клумба с окнами и на колёсах. Вокруг валялись залежи отрезанных стеблей и листьев, плюс, на газете оставался ещё изрядный запас.

Оглянулся вокруг. У выезда на дорогу курили два дворника-азиата, с интересом поглядывавших в его сторону. Свистнул – позвал, подошли.

- Ребята, это вам (сунул каждому по сотенной бумажке), уберите тут всё?

Кивнули, мётлы наперевес, локти лихорадочно задвигались. Едва успел оставшиеся цветы схватить – через минуту двор был изумительно чист, а дворники растворились в вечерней Москве. Кирилл аккуратной линией выложил цветы на асфальте – от машины до дверей театра. Один цветок оставил себе. Ромашку. Закурил после ратных трудов.

Теперь ждать пришлось не долго. С улицы уже доносились разговоры вышедшей со спектакля публики. Неопределённый гомон, но явно – позитивный. Публике понравилось представление. Никто иного и не ожидал. Из дверей служебного хода потянулись статисты и служащие театра. Выходя, никто сперва на Кирилла не обращал внимания. Затем наткнувшись на машину Перовой вздрагивали и замирали как вкопанные. Прослеживали на асфальте цветочный след от машины обратно ко входу, замечали человека с ромашкой в руке. Хмыкали каждый на свой лад, но дальше с места не трогались, ждали развязки. Через пятнадцать минут во дворе театра скопилась небольшая толпа. Все переговаривались весёлым шепотом, указывали друг другу на Кирилла, кто подбородком, кто рукой. Он отметил, что Златоухина среди толпы во дворе нет, занят мэтр, грим он будет снимать – самым последним. Что ж, сам виноват, пропустит шоу игрок Бернарда Шоу. Хотя, шоу как раз, тут у каждого своё.

Вику он увидел сквозь стеклянные двери. Она шла счастливая, обнимая штук пять разнокалиберных букетов. Публика сегодня была щедра – задарили приму. Кирилл распахнул перед Викой дверь, выпуская её на улицу. Вышла, улыбка от уха до уха.

- Ты видел?!

- Да! Ты была блистательна! Это тебе, – и он протянул ромашку.

Перова восхитительная актриса. Сумасшедше талантливая. Но. Тут уж не смогла удержать брови, те предательски полезли на лоб. Причём, краем глаза она заметила толпу коллег, что просто нагло разглядывали их любовную сцену.

- Спасибо, у меня уже есть... – холодно сказала Перова и тряхнула букетами в кольце рук.

- У меня было больше, но вот упал тут один... и другой упал... – Кирилл взглядом показал на асфальт и цветы на нём.

Вика опустила взгляд под ноги, посмотрела на цветочную «дорожку», проследила куда она ведёт и уперлась взором в собственный автомобиль. Реакции у Кирилла хватило, что бы поймать букеты, кои Вика обнимала до сих пор. Теперь она их просто выронила.

- Ки-и-ирю-ю-юша-а-а...

На ватных ногах и с бровями на лбу, Вика прошла к машине, в гробовой тишине обошла её вокруг. И тут коллеги зааплодировали.

- Виват, Перова!

- Ур-р-ра, Клеопатра!

- Браво! Би-и-ис!!!

Кирилл подошёл к Вике и снова протянул ромашку. На этот раз она взяла цветочек и захохотала. Аплодисменты театралов вспыхнули с новой силой, смеялись теперь все. Вика вынула ключи, нажала кнопку, пикнула сигналка. Кирилл распахнул цветочную дверцу.

- Ваша карета, мадемуазель Виктория!

Вика села, завела мотор. Кирилл оббежал автомобиль-клумбу, забросил на заднее сидение букеты, сел на переднее-пассажирское. Тронулись медленно, торжественно. Вика включила в салоне свет.

- Пусть видят, кто едет! – и стала выруливать из двора.

У театра поджидала другая толпа, на этот раз – зрителей. Они уже слышали овации со двора театра и ждали нового зрелища. Дождались. Были готовы ко всему, но – не такому, что Перова выкатит из ворот театра за рулём клумбы. Ликованию публики не было ни границ, ни предела. Движение на дорогах вокруг театра встало. Цветочное авто с Примой театра Роднова вальяжно выруливало на развязку, а оттуда на Садовое. Машины вокруг бравурно сигналили.

- Будто у нас свадьба, да? – весело повернулась Вика.

- Ага... Прикольно...

Следующая глава      Вернуться в раздел "Романы"      Вернуться в начало страницы