Максим Веселов: Закулисье Демонов или Московские Каникулы (глава 7)

Навстречу вышли два потомка хазар в оранжевых комбинезонах. Угрюмые, как и должно быть начинающим аксакалам, небриты, как и принято в ущельях или что у них там есть в этих горах. Ни улыбки, ни приветствия.

- Клумбу надо разобрать и полить, - сказал им так же не расположенный к шуткам Кирилл.

Кивнули, стали отдирать цветы и сбрасывать их себе под ноги, словно занимались подобным делом каждое утро. Урны, кстати, в помещении мойки не было видно. Наверное, они потом долго будут гадать, куда девать этот мокрый гербарий.

Он вмешался и всё же растолковал азиатским юношам как снимать скотч не испортив краску на авто, и каким образом потом следует использовать химикаты. Те кивали без эмоций и мысли вообще. Что делают эти дети хребтов в мегаполисе, причём, в таком количестве? Воображение рисовало янычар верхом на взмыленных лошадях, а перед ним возились с машиной чахлые потомки Чингисхана в робах-мешках не по росту. Время всё и всех ставит на свои места.

Пока суд да дело, Кирилл курил в сторонке и, наблюдая за процессом, размышлял над прошедшей ночью. Что-то явно было не так. Он уже попривык к причудам Вики, но в этот раз она его не то что бы удивила... слов Кирилл подобрать не мог. Вот и думал, благо, временем он располагал.

Сцена происходила, на удивление, в кровати. Кирилл, сперва, даже удивился на уровне огорчения, что всё начинается как у всех всегда, но... рано он расслабился. В пылу любовного танца, Вика начала бредить. Сначала потихоньку, шёпотом, потом всё громче и громче, с царапаньем спины, с зигзагами распластанного тела на простынях, с жутким придыханием и всхлипами на грани истерики. С большим трудом Кириллу удалось сделать вид, что он не слышит Приму и, таки, закончить начатое на должном уровне, не спугнув даму излишним своим па, не входящим в сценарий её монолога. А говорила она в бреду страсти примерно следующее (сейчас Кирилл всё отчётливее вспоминал её речь и ночные мурашки возвращались):

- Тебе нравятся поминки? Я так думаю, мне бы они понравились... Я не могу бояться того, чего не пробовала… Знаешь, наверняка, скучно, лежать в яме и вонять, а со всех сторон уже вода просочилась проточная, она протекла уже через сотни могил, и наполняет мою могилу сущностью отстоя всей сотни предыдущих могил. И те самые черви, не которых мы едим, но которые нас едят, уже вонзают свои круглые беззубые рты в моё разбухшее месиво… Не-ет, любимый, только кремация. И пепел, по моему завещанию, развеют с дельтаплана над открытым морем… Я боюсь не умереть, а что меня закопают… живой… со мной бывало такое, что я падала и сердце замирало, будто навсегда… это бывало, когда… когда у меня тут появлялись всякие… ну, я пугалась… а все думали, умерла… скажи мне, мы ведь никогда случайно не умрём!.. Давай, за кремацию!.. Да здравствует кремация и пепел над открытым морем!.. С дельтаплана!!!

Она тонко угадала состояние партнёра, и последний её вопль-всхлип совпал с его извержением. Слетела головой в подушки и так и затихла, через минуту уснув. Ошарашенный Кирилл ещё полежал, дабы не спугнуть первый сон подруги, затем тихо выскользнул и пошёл на кухню перекурить. Утром она нашла его спящим в кресле на кухне, с погасшей сигаретой в руке. Почесала затылок и спокойно принялась варить кофе. Услышав посудные звуки, Кирилл зашевелился, просыпаясь и недоумевая.

- Привет, дорогой! Впервые меня предпочитают моему креслу, забавно.

Она смеялась над ним. Это было лучшее из всего, что Кирилл мог представить в подобной ситуации.

- Да вот присел покурить и уснул, бывает же...

- Утомился мой труженик! – улыбнулась и чмокнула его в нос.

Сейчас ему аж как-то жалко себя стало. Да что же это творится? Театр сносит голову артистам и не возвращает в мир нормальных людей, оставляя теперь вечно блуждать в лабиринтах умозрительных ролей. А как же с ними жить? А если ты сам – нормальный мужик, то, что делать в этом дурдоме? Где реальность?

Моментально раздался звонок от мамы. Она и вернула Кирилла в реальность, но, возможно – собственную реальность. Сын, ага, Серёжка – сын, да, хулиганит. Молоко дорогое теперь. Снова – молоко. Как там дворники, будят дом? Будят. Всё на своих местах. Сон продолжается, не смотря на утренних дворников. Где реальность? Какую скрипку я играю в её симфонии, размышлял он, глядя на серый дым неба. Вокруг серела ночь. Сотни миллионов уличных огней отражались в серой дымке неба и превращали ночь в пародию дня. Какого чёрта? Это же утро! Просто забыли погасить фонари. Реальность лукавит.

Однако, османцы старались не на шутку и с заданием справились, за что и получили от Кирилла сверх кассы по сто рублей. Порода – снова не улыбнулись даже, не кивнули, просто взяли деньги и ушли. Мавр сделал своё дело, Мавр может идти к чертям. Вместе с реальностью. А «Мазда» действительно искрилась

Проходя в подъезде мимо консьержки, поймал взгляд: исподлобья, с налётом интереса и желанием гавкнуть. Тогда он вынул связку ключей, отыскал «свой» почтовый ящик и погромыхал дверцей оного. Газет там ждала его – пачка, а так же стопка рекламного мусора и кипа писем. Аккуратно всё разобрав по разным стопкам, рекламные листовки сразу же выгрузил в разумно стоящий рядом с почтовыми ящиками – ящик мусорный, куда интеллигентные москвичи складывали подобное чтиво. В лифте рассмотрел газеты: в основном, жёлтая пресса. На обложке одной «толстушки» красовалась клумбой Викина «Мазда». Их лица были вынесены в стороны и заключены в увеличивающие кружочки.

- Ни черта себе скорость… - только и смог ахнуть. – «Перова выходит замуж за чокнутого олигарха». Не-е-е, ну надо же, а?

Так раскрыв рот и вошёл в квартиру.

- …хорошо, Лера, я буду в твоих «Макаках», блин, нашла где проводить. Только после двадцати трёх, подходит? У меня спектакль сегодня… - Вика в ванне продолжала разговор по телефону, мерно журчала вода. – Ой… блин-н-н… Нее, я не тебе… Кому-кому, себе!.. ой блин-н-н… всё, отстань, не до тебя сейчас. Буду, говорю! Прочитаю! Выбери стих для меня сама. Всё, чмоки, обнимаю, на связи!

Из ванны она вышла через полчаса. Свежа, решительна, с широко открытыми глазами и шальным огнём в них, со стремительными жестами гибких рук. Увидела Кирилла всего в газетах, проглядела обложку с цветочной «Маздой», ухмыльнулась. Он вопросительно на неё смотрел, желая реакции.

- Есть анекдот. На театре юбилей, банкет. Все по пригласительным. Старым комику и трагику открытку не прислали. Они сидят в гримёрке. Трагик, надсадно плача: «Не позвали, забыли!» Комик издевательски хохоча: «Не позвали, по-о-омнят!»

Просмеялись друг у друга на плече. Затем Кирилл чуть отодвинул Вику, что бы заглянуть ей в глаза:

- А ты о чём?

- Я о гонораре, Киря! Миктюку придётся теперь сильно раскошелиться, что бы меня получить в его «Охоту». Видишь: ОБЛОЖКА! Олигарх! А ты сюда заглядывал? – и она полистала газету, отыскивая саму статью. – Разворот! А Миктюк, старый хохол, ныл мне, что меня де «подзабыли, теперь ты не в цене», ну, жмот, поглядим, поторгуемся!

- Ты почитай, что в этом развороте написали!

- Зачем? – искренне хлопнула глазами. – Я здоровый человек с нездоровой психикой, хочу таковой и оставаться. Вспомни профессора Преображенского: «Не читайте перед едой советских газет!» А у нас они все до сих пор – светские/советские.

- Вика, ты меня пугаешь. Как ты можешь радоваться, не читая, что там?

Она пожала плечами и чмокнула его в лоб, слегка подпрыгнув.

- Темнота ты моя! Знаешь, сколько стоит обложка и разворот внутри? Думаю, миллионов пятнадцать. Они только что сэкономили моему агенту кучу денег. Уволю идиота. Сама, всё сама, на кой ляд он мне теперь нужен, а? Будешь моим агентом? Хотя нет, ты – хороший информационный повод, но не агент. Садись пить кофе!

Дурачилась. Пошёл мыть руки. На полу в ванной валялась упаковка от теста на беременность. Всё смешалось в доме Облонских. Это так она «предохраняется»? С задумчивым вздохом, Кирилл запихнул носком тапочка лоскуты упаковки в тёмный угол между мойкой и ванной. Не нужно ставить даму в неловкое положение. Тьфу, от этой общей игры слов мыло выскользнуло и упорхнуло под унитаз. Почертыхался, нашёл, смыл, вытер, всё, пора пить кофе!

Вика свернула с Садовой вглубь «кольца» и лихо припарковалась у битком заставленного автомобилями пруда. Патриаршие. Сам пруд всегда был – один, но называется по старинке, «пруды», словно на «Вы» его величают, торжественно, мастеромаргаритно. «Козьи болота» тут были, чёртово место. Затем болота осушили, выкопали пруд и поселился Патриарх. Его сан передался пруду, в уважении людском, ставшем теперь называться во множественном числе. Место знаковое. Странное. И называться должно странно.

- А там что за бронзовые фигуры? – он щурился в правую сторону от въезда. – Смотри, панки облепили памятники. Что там?

- Во-первых, не панки, а готы. Это такие грустные пост-панки, новый вид. Во-вторых, не памятники это, а персонажи Крылова, по-моему, там ещё его фигура между этими животными прячется. Детская площадка рядом, готы, рокеры, алкоголики всех мастей, самое то.

Кирилл просто стоял посреди аллеи и озирался во все стороны. Его занимало много вопросов:

- Почему Крылов? При чём тут Крылов вообще? Где ходил трамвай? Где они сидели, на какой скамейке? Зачем дети? Почему пруды, а не пруд…

Она обвила его плечи руками, привстала на цыпочки, и закрыла ему рот своими губами. Возможно, что и откинула одну ножку в сторону. Кириллу этого не было видно. Ему стали приятны готы, и никчёмный в этом месте Крылов со своим бронзовым зоопарком, и даже дурацкие дети, орущие уже в стороне и издалека. Всё. Ничто его больше не отвлекало от тайны любви на Патриарших. Целую вечность они не размыкали губы и он вдыхал её запах, пил сок её губ. Вика закрыла глаза и стало неясно – здесь ли она. Зрачки блуждали под веками, ресницы вздрагивали и расслаблялись. Звуки слились в единый слог, звучащий шелестом лесного водопада. Пенье птиц чуть прорывалось в стройную мелодию зависшей ноты…

Кто-то настойчива теребил Кирилла за рукав.

- …они нам сказали: выметайтесь! Съезжайте к чертям! Мне предлагали двухкомнатную в Черёмушках! Представляете? За мою комнатку!

Парочка разомкнула губы и уставилась на человекообразное существо.

- Что вам? – возвращаясь в мир, спросил Кирилл.

- Вот и я говорю: что вам? Патриарших захотелось? Мы тут с двадцатых годов живём и помрём тут, нате-ка выкусите!

Старушка (а существо явно могло идентифицироваться именно как старушка, невзирая на кирзовые сапоги, рваные джинсы и телогрейку) повертела перед носом молодых увесистой грязной фигой, наслаждаясь эффектом собственной несговорчивости.

- Аннушка, - догадался Кирилл. – Вас же Аннушкой зовут? Идите с Богом, никто вас не выселит, вы в своей стране!

Аннушка, сперва, не поверила столь быстрому успеху, но, осознав, что спорить с ней больше не собираются, удовлетворённо развернула дулю обратно в пятерню, которой перехватила увесистую авоську из другой руки.

- Вот и неча тут! – резюмировала она, развернулась на каблуках по-солдатски, и замаршировала в сторону Садового.

- А ты прав, - вздохнула Вика. – Это действительно – её страна… Панки, офигевшие детки, алкоголики и зверинец Крылова – на Патриарших. Психосрез страны в одном месте.

Они присели на ближайшую скамейку.

- Я расскажу тебе один пример, – Кирилл вынул сигарету и задымился. – Тогда я ещё даже не купил свою первую машину. У меня был один работник кухни, Сергей. Каждое утро приходил в кафе, чуть опаздывая и с новеньким синяком под глазом. Однажды я его спросил – в чём дело. Отвечал, мол, тут кругом одни уроды и на него вечно нападают на улице. Мне пришла в голову мысль, которой я с ним тут же и поделился: мы с тобой, говорю, Серёжа, ходим в одно и то же время по одним и тем же улицам. На работу и с работы. Я встречаю прекрасных женщин и, вообще, интересных людей. На тебя – нападают. Подумай, может быть, дело в тебе? Что творится с твоим умом, который выводит тебя на улицу именно в тот момент, когда по ней идут «уроды»?

- И что он? Изменился, просветлев?

- Не знаю, посадили его.

- Хорошая история. Пойдём, Киря, уже спектакль скоро.

Они встали и направились к Бронке.

- Не всё так просто, дорогой, - Вика задумалась не на шутку.

- Сперва сложно, потом просто. А? Ой, извини, это я так, мысли вслух. Так о чём ты?

- Этот твой Серёжа. Может быть, он девушек тоже видел. Но внешний мир в виде «уродов» на него неадекватно реагировал? А мы сейчас? Что с нашими умами, если вокруг такое человеческое месиво?

- Был миг, когда всё месиво превратилось в музыку, - и Кирилл улыбнулся.

- Да. Ты снова прав. Был миг. Но! Потом этот мир в виде Аннушки, вломился в нашу музыку! Что с этим миром? Может быть дело в нём, а не в нас? Может быть, твой Серёжа и ни при чём, а это мир сошёл с ума?

Кирилл глубоко затянулся и щелчком пальца отправил окурок за пять метров в жерло урны. Выдохнул дым и горечь.

- Я бы рад так думать. Но, всё же, дело в нас. Аннушка не тронула никого на этой аллее, она прицепилась к нам.

- А что с нами не так?

- Пока не знаю. Поживём, увидим. Красивая улица, старинная.

- Угу. До неё Лужков не успел добраться. Осталось, на что взглянуть. Пойдём быстрее, спектакль скоро, мне ещё гримироваться и роль надо прогнать.

- Пойдём.

На этот раз Кирилл попросил Вику о ином одолжении: он зайдёт в театр с главного входа, один, и сам купит билет. Нет, он её не стесняется, наоборот – гордится. Просто хочется в театр как в детстве: предвкушать. Вике не требовалось объяснять, она всё поняла, улыбнулась, повела глазами – романтика театра.

В нашей жизни с годами всё меньше предвкушения чуда. Всё повторяется и, утеряв свежесть открытия, в лучшем случае – просто приносит приятные минуты. Много сказано о том, что ожидание счастья гораздо больше, чем само счастье. Позвольте не согласиться. Не всегда и не совсем так. Если досконально не знаешь – чего ждёшь, а оно, наступая, захватывает и изумляет первооткрытием, то всё происходит как раз, как оно и должно быть. Щемит в груди. Волнение каждой минуты ожидания. Так Кирилл однажды приехал в чужой город, что бы впервые увидеть концерт БГ, на песнях которого воспитывал себя всю юность. Волнению не было границ. Предвкушение увидеть живого БГ как цунами налетало торжеством на грудь и сбивало дыхание. В какой-то момент ему даже стало слегка дурно. Весь день его бросало в дрожь от предстоящего вечером, и вот он в зале, ещё двадцать минут и выйдет БГ. Тяжело и сладко дались ему эти минуты. Зато потом… Около трёх часов непрерывного счастья. Он до этого дня никогда не видел БГ вживую, а потому и не знал что ожидать. Первооткрытие превзошло все мыслимые ожидания. Живое исполнение драйва рока, импровизации музыкантов, космический голос БГ и тексты из глубины сознания Вселенной. Кирилл после концерта сутки не разговаривал, он носил в себе энергию, полученную в зале.

Где сейчас подобные ощущения и предвкушения? А, ведь, копнуть глубже в юность и детство? Там подобного было пруд пруди: всё ново, всё впервые. Первые собственные стихи, первое свидание, первые поцелуи, первая ночь. Первый спектакль. Первый концерт. Танцы. Велосипед. Мотоцикл. Машина. Купание на рассвете. Восхождение на гору в тумане. Первое знакомство с классической архитектурой. Дом, построенный век назад – это реальное чудо по отношению к тому, к чему мы привыкли и в чём живём. Первая измена и жаление себя. Деньги. Поезд. Корабль. Путешествие в чужой город.

Любимый герой романов Михаила Анчарова, Сапожников ищет на рынке редиску «со вкусом детства». Его друг-недоброжелатель резюмирует: «Редиска со вкусом детства осталась у тебя в детстве». Позволим себе не согласиться с классиком. А вы попробуйте капустную кочерыжку? У неё точно такой же щемящий вкус как в детстве. Почему? Просто: а как часто мы едим кочерыжки? То-то и оно. Засим: хоть и река уже другая и мы изменились, а в одну и ту же реку можно ходить туда-сюда. Главное, не часто и с предвкушением.

Кирилл очень любил Константина Львовича Умнова. За его амплуа добряков и простофиль в кино, за ту непостижимую русскую душу и душевность, кою всегда этот великий актёр вносил в любой фильм своими героями. Причём, Станиславский бы был Умновым не доволен: К. Л. не перевоплощался в образ персонажа, но играл исключительно самого себя в предлагаемых обстоятельствах. А за амплуа К. С. корил и выгонял из МХТ. Каждому своё, думается. Одни рождены гениально лицедействовать, Умнов же пришёл в этот мир – нести печать русского Иванушки из истории в историю, из жизни в жизнь.

Однако Кирилла узнавали. Видимо, проснулся он сегодня, благодаря Вике и её цветочной «Мазде», знаменитым. В гардеробе пристально смотрели, в кассе, в холле косятся и шушукаются. Что ж, это тоже с ним впервые, интересно наблюдать за реакциями своих чувств на всеобщее внимание. Первое что заметил: не мельтешит. Все движения лаконичны. «Под прицелом пристальных глаз» (К. Кинчев), он стал собраннее и медлительнее. Появилось ощущение ответственности не столько за себя, сколько за Вику: ведь благодаря ей к нему такой интерес, с ней связывают его поведение, на неё станут проецировать любой его жест и слово. Он старался сосредоточиться на фотографиях в фойе. На внутреннем убранстве театра. Не выходило. Надо нести себя. Это забавляло. Однако, третий звонок.

Пройдя в зал, Кирилл вдохнул особый запах театра. Как метро можно узнать вслепую, так и зал профессионального театра. Особый запах, ни с чем не сравнимый. Кирилл прикрыл глаза и вдыхал, ожидая увертюры.

Вика играла мальчишку. На языке театра это называется – травести*. Мальчишка в лохмотьях, хамоватый по-беспризорничьи, воришка. До уха Кирилла донёсся шёпот со спины, там две старушки в паузах обсуждали сперва Неелову (роль деревенской жительницы), затем перешли на личность Перовой:

- Ну ты погляди, как она держится! Пацан и есть пацан! Словно год на вокзале прожила…

- Да, гениальна Перова, слов нет… И где она всё это берёт? Бельё с верёвки так утащила, загляденье!

Старушки сами по себе были примечательны, это Кирилл заметил ещё когда пробирался между кресел к своему месту. Мало теперь кто знает, что проходя в зрительном зале в поисках места, как и выходя из оного, правила приличия велят идти лицом к сидящим, а не зависать «кормой» над лицами будущих или экс-соседей. Вот и углядел Кирилл старушек, обратил внимание: старинная (во всех смыслах) московская интеллигенция. Сидят прямо, головы держат ровно, рука на руке. Тёмные платья в кружевах, времён «жёлтого танго» Вертинского. Обязательная брошь на груди, в висюльках с камешками, как полагается. Вторым взглядом определил: не просто брошь, а у обеих дам – малые парюры* – янтарная у одной, и, возможно, рубиновая(!) у другой. Но, судя по тому, что при советской власти, когда и изобрели искусственный рубин, парюры уже не изготавливали, то можно подумать, и настоящие драгоценности искрились на старушке. Эх, отметил Кирилл, упаси тебя Бог, бабушка, от современных не кающихся Раскольниковых. Сии дамы явно не тратили время на жёлтую прессу, засим он их не интересовал – внимание на полумедийное лицо не обратили и слов при нём не подбирали. Просто сидели сзади и тихо обсуждали то, что их трогало-волновало.

А взволновала их игра Виктории Фёдоровны Перовой. Обсудили и её возраст, уже не подходящий для травести, «а вон, эка держится». Перевоплощение, опять же, «натурально аутентичное». Гордились старушки, напитывались вечной молодостью актрисы, коя их самих подбадривала на презрение к летам. «Там где дух свеж и тело молодо», ёрзали в восторге дамы. Театр иллюзия во всех смыслах, и смысл – во всех иллюзиях.

Кирилл покивал сам себе и старушкам. Он догадывался, где Вика «всё это берёт». Невозможно достоверно сыграть на сцене бездомного пацана-воришку, ни с того ни с сего. Знание просто так не приходит, всё надо пережить, хотя бы частично, но – испытать эти эмоции, эти ощущения, эти чувства, что бы под светом рамп суметь воскресить их в себе и передать зрителю. Голая фантазия здесь будет ложью. Станиславский учил реализму в перевоплощении. Она умела играть, это была её работа и – её жизнь. Да и он сам теперь – пособник и жертва её сценической аутентичности.

Снова антракт. Кирилл направился в буфет, хотелось кофе. По выходу из зала, его окликнула дородная билетёрша.

- Молодой человек, вы Кирилл? Добрый вечер, очень рада.

- Да, здравствуйте, чем обязан?

- Константин Львович просил вас найти и привести.

- Меня?!.. – сердце ухнуло и провалилось за желудок. Дама больше не тратилась на него, а ледоколом пошла по зяби зрителей в фойе, расчищая ему дорогу и, как бы, не сомневаясь, что «молодой человек» послушно плетётся сзади.

Столь простого кабинетика художественного руководителя всемирно известного театра, трудно было представить. Словно семидесятые года прошлого века законсервировали в этой комнатушке. Не бедно тут было, а… внепафосно. Глядя на «модерновые» кресла в клеточку и торшер, на дсп-эшную мебель и гранёный графин с водой, можно было легко представить, к примеру, дачу Константина Львовича: шукшинская простота. Сам Умнов, слегка нечесаный, седой, в свитере сидел за письменным столом и что-то строчил в раскрытой на середине книге.

- Присаживайтесь, Кирилл! Здравствуйте! – протянул руку быстро, взглянул молниеносно и продолжил пометки. – Что у вас ко мне?

- Здравствуйте, Константин Львович… - рука Кирилла дёрнулась было за пазуху, но голос опередил, - Заняты?

- Кирюша, задолбали меня эти писатели, прошу уж прощения за откровенность! – Умнов вдруг в сердцах захлопнул книжку. - У меня есть штатный драматург, про одного Гоголя уже три пьесы мне приволок, а каждый день приносят новое. И не отмахнёшься, люди-то хорошие, они не виноваты, что пишут! Вот, приходится пометки делать, обосновывать отказы… Ох как мне это всё трудно, дорогой вы мой человек… - в сторону, - Нина!!! Дай нам чаю, дорогая! Вы чаю хотите, Кирилл?

- Да я пойду, Константин Львович, там уже антракт скоро закончится…

- А-а-а, ну, не смею задерживать! Заходите, Кирилл, если что! И берегите Вику, она, конечно, дурочка, но, большая умница! И намучаетесь с ней, и счастливы будете как ни с кем другим! Прощевайте, батюшка, всего вас самого доброго! Рад был знакомству и за Вику теперь очень спокоен и рад, хороший человек в хороших руках!

Умнов долго и крепко жал руку Кирилла, пристально глядя ему в глаза. Словно книгу душу читал. Ждал вопроса и, по-ребячьи не мог скрыть, что не хочет никаких вопросов, что и так задыхается от людей. Ему бы самому на сцену, а не с нашими судьбами здесь разбираться… Ушёл Кирилл. Долго левой рукой щупал правую ладонь, которую так долго тряс сам Константин Львович Умнов.

Следующая глава Вернуться в раздел "Романы" Вернуться в начало страницы

s12 s0 s1 s2 s3 s4 s5 s6 s7 s8 s9 s10 s11