От автора
Главы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Вы можете заказать эту книгу, следуя данной инструкции

Роман

Глава 8,

«Три Макаки» и Табакеркин.

Он ждал её в опустевшем зрительном зале.

Разглядывал лепнину потолка. Люди строили на века. Скорее всего, они тоже, как и мы, думали о скорейшем возврате инвестиций. И им тоже хотелось поскорее открыть театр. Однако, вся скрупулёзность орнамента лепнины чётко утверждала: здесь не торопились, тут строили. На века. Что-то было не так в головах этих неспешных предков. Сколь сложна по нашим меркам даже их одежда: гульфики, подвязки, шнуровки, корсеты. Сколько времени на сборы отнимет такая одежда? Что было не так у них? Чем они отличаются от нас с нашими тридцатью двумя гигабайтами информации в сутки? Хорошо сформулированный вопрос уже подразумевает ответ. Нам некогда. Просто некогда жить на века.

- Что Умнов?

Кирилл вздрогнул. Вика сидела рядом, с непременными букетами, немного уставшая, это было видно по глазам – медленнее моргала, но полна сил на следующие подвиги.

- Хороший зальчик, да? Так что Умнов? В машине расскажешь, ладно? – они поднялись к выходу. – Я устала как собака, а сейчас ещё в «Макаки» ехать, Лерке обещала. Ты со мной?

- Не вопрос! А что такое «Макаки»?

- Давай выйдем из священных дверей на грешную улицу, тогда скажу! – и Вика устало рассмеялась собственной шутке, пока понятной лишь ей самой.

Они снова шли по Бронке, обратно к Патриаршим. Здесь можно снимать исторические фильмы, подумалось Кириллу. Всё как тогда, двести и триста лет назад. Те же стены, помнящие всё и всех.

- Наверное, эти дома видели даже Наполеона, - решил побыть гидом Кирилл. - Эта часть города не горела вместе со всей Москвой: во-первых, она уже была каменной, а во-вторых, тут квартировали сами французы, люди в отличие от Наполеона – интеллигентные и ценящие человеческое отношение.

- Какое отношение? – поинтересовалась Виктория, - разве они не ели крыс?

- Ну, может, солдаты и ели. Офицеры жили в нормальных домах, у нормальных людей и питались соответственно. Когда Наполеон приказал взрывать и жечь Москву, его почти никто и не послушал. Спалили деревянные дома напротив Кремля, что бы шеф не дёргался. На Покровке много офицеров жило, там вообще ничего не жгли. Да и в самом Кремле, когда Наполеон приказал всё взорвать, его долго отговаривали. Настаивал. Заминировали. Шёл дождь, на дождь и списали, мол, запальные шнуры гаснут и всё такое, а сами подпаливали и тут же сапогами гасили. Но колокольню Ивана Грозного он всё-таки лично взрывал. Заминировали будьте-нате, могла в космос взлететь…

- И что? Она же стоит и сейчас.

- Да. Стоит. На глазах у Наполеона взлетела на полтора метра в высоту и встала обратно как вкопанная! Один колокол свалился и трещина пошла. Наполеон поглядел на это дело и сказал: «Валим отсюда!» Принял за мистику.

- А это не мистика была?

- Я не знаю, Вика. Но, ощущение есть, что без высших сил, здесь не обошлось.

Вика притормозила на углу у Патриарших прикурить.

- Кстати, о мистике. Вот кафе «У Маргариты», своди меня как-нибудь сюда? Отлично кормят и по вечерам живая музыка. Ребята здорово поют, пока не напьются. Особенно девочка чудна, как выпьет.

- Почему не сейчас? Давай зайдём?

- Ты забыл, мы в «Макаки», чёрт бы их побрал.

Подошли к «Мазде», сели. Вика не стала разогревать машину, а тут же рванула с места в разворот и вылетела на Садовое. Далее на Тверскую до Думы, мимо Лубянки на Покровку, о которой только что рассказывал Кирилл. Как всё просто в Москве: вот сейчас ты идёшь по Малой Бронной и рассказываешь о французах в 1812-м году живших на Покровке, и вот ты уже сам на этой Покровке. Историю можно пощупать, не напрягая фантазию, как это делают остальные сто тридцать миллионов соотечественников.

- Так что Умнов? – прервала размышления Кирилла Вика. Она крутила баранку по каким-то столичным подворотням и явно боролась со сном, нужен был диалог.

- Очень хороший человек, твой Константин Львович. Очень хороший. Никому не может отказать, люди этим пользуются, тащат ему свои пьесы. (Вика грустно кивнула) А что за «Три макаки»?

- А уже приехали. Сам всё поймёшь. Только давай договоримся: ничему не удивляйся и ни на что не реагируй, хорошо? Обещаешь? Лучше промолчи и отойди, но – не реагируй.

- Да ладно, ладно! Обещаю. Я и так не особо эмоциональный тип. Справимся.

- Ой, ли… - обречённо выдохнула Вика и «мявкнула» сигнализацией машины.

Они стояли на пустынной, не освещённой, заброшенной одноэтажной улице, по всей видимости, какого-то хозяйственного назначения. Где здесь может скрываться увеселительное или какое там общественное заведение – догадаться невозможно.

Перешли тёмную дорогу и остановились у железной двери. Лампочка в сорок ватт едва освещала медную табличку с адресом и названием «Клуб «Три макаки»». Всё. Звонок – домофон. Вика нажала кнопку, там вопросительно пикнуло.

- К Лере Явной на презентацию, по приглашению. – Вика напоминала разведчика в тылу врага. Дверь щёлкнула и распахнулась. Охранник, ростом с баскетболиста африканской сборной, чеширски улыбнулся и пропустил обоих, только вопросительно взглянул на Вику и словно бровью указал на Кирилла. – Это со мной.

Темноту клуба ограничивали скупые светодиоды и ленты мягкого неона на лестницах. В гардеробе стоял ещё более огромный мэн в смокинге. Улыбался отстранённо и понимающе, словно что-то знал. К удивлению Кирилла, кинулся помогать снимать плащ к нему, а не к Вике, а получив одежду, с добротой в голосе сказал Кириллу:

- Вы к нам в пятницу-субботу приходите, у нас весело.

- Обязательно, - простодушно пообещал Кирилл.

- А ты ему понравился, - засмеялась Вика.

Прошли по аля-винтажной лестнице на второй этаж – бар с удобными «П»-образными диванами. Кирилл осмотрелся. Афиши клуба (об этом говорила эмблема трёх макак: одна зажимала рот, вторая уши, третья глаза) с поющими трансвеститами. Почему мужчины, напялив женские платья, так ужасно и безвкусно мажутся? Но, Кирилл обещал не реагировать. Лишь изредка он поднимал глаза в зал и, как бы, вскользь, обозревал оформление заведения, гостей и персонал. В голову пришла мысль: «чем дальше в лес, тем толще партизаны». То есть, не реагировать становилось всё труднее. Особенно, когда он рассмотрел картины (постеры в багете) на стенах зала бара: почти в полный рост – голые мужики с членами таких размеров, что больше бы эти части организма подходили породистым коням. Кирилл собрал волю в кулак и принудил свои брови оставаться на их местах, а не прыгать до темечка и обратно. Вика не обращала на антураж ни малейшего внимания, её занимали люди. Она сплавила Кириллу свои букеты, шепнув «для Леры», и обнималась-чмокалась почти с каждым встречным.

- Б-а-а, Перова! – громыхнуло из угла знакомым чуть гнусавым баритоном. – Викуля, а ну подойди! Ой, как выросла девочка у нас!

Из тёмноты углового дивана навстречу им спешил… маэстро Табакеркин. Он как на экране лоснился своей фирменной улыбкой кота из Пустоквашино, толстенькими ручками обнимал хрупкую Вику и чмокал воздух у её щёк.

- Это судьба, Викуля! Иди сюда, с кем я тебя познакомлю! – по чуть заметной растянутости интонаций, стало понятно, что маэстро уже не слегка пьян. – И приятеля своего прихвати, миллионеры нам нужны, хе-хе-хе!

Кирилл и так не отступал от Вики ни на шаг. Пока ещё он не знал, как реагировать на происходящее, но помнил, что реагировать – нельзя. Засим просто не отступал ни на шаг и всё, мало ли. Однако, они уже усаживались в тёплую компанию Табакеркина, состоящую из самого маэстро, мужчины лет шестидесяти в полосатой тройке и дамочки бальзаковского возраста, а точнее – вообще без возраста. Полосатый курил вонючую сигару, дамочка смолила что-то торчащее из длинного мельхиорового мундштука. На столике у них стоял коньяк в графине, куча тарелок со снедью и лежали распечатки А4 формата.

- Знакомься, Викуля: Алексей Фавн! Алёша, это Вика Перова и её друг… э? (Вика шепнула на ухо) Кирилл! Пьесу Алёши я сейчас буду ставить в СХаТе! Замечательная пьеса! Рекомендую! И не только!

Фавн церемониально поцеловал Вике ручку. С Кириллом обменялись рукопожатием, причём пожатие полосатого было вялым и липким. Вика пока целовалась с девушкой, мимоходом познакомив её с Кириллом: «Кирилл – Лера, Лера – Кирилл». Он пожал и её руку, стараясь не передавить хрупкие пальцы.

- Почему во СХАТе, дядь Олег? А у себя на театре почему же не хотите? – Вика плюхнулась на диван, она вообще чувствовала здесь (а, может, везде) себя как дома и уже сама себе наливала коньяк в пустой фужер.

Табакеркин расплылся в умилении и всплеснул руками:

- Как это «я не хочу», Викуля? Ты что! Это пожелание Алексея Фавна! Хочет в СХаТе, хоть ты тресни! Стены «Столичного экс-Академического» ему по ночам снятся! Что б – первоисток, что бы – корни и стены! А уж поперёк моего слова никто там не идёт, я всё устроил, дорогая! Давайте-ка выпьем, други мои творческие!

Официант подоспел с чистыми фужерами и помог разлить. Вкус коньяка Кирилл не узнал – да, «ХО», но это был явно другой коньяк, чем у директора Миктюка. Тоже тает на языке и не требует закуски. Так же послевкусие можно смаковать, но всего минуты две. Кирилл незаметно пригляделся к бутылке и увидел «возраст» напитка: 18. Понятно, совершеннолетний, значит, коньячок, а супротив тридцатилетнего – слабак.

- Всегда любил восемнадцатилетний иксо, - резюмировал Кирилл. – Благодарю!

- О! А у нас тут знаток! – мужчины оживились. Табакеркин искрил удовольствие в мир и вдруг сказал с грузинским акцентом, - Всё, ты мой гость, Кирилл, ты ко мне приехал, пойдём я тебя с мамой познакомлю! Мы возьмём одну бутылку вина, и ты будешь прыгать по горам как горный ка-азёл! Возьмём вторую бутылку вина и ты вброд перейдёшь Куру, и схватишься с самым сильным человеком в Анабхотадзе и мы тебя на руках понесём показывать наш красавец Тбилиси, и ты скажешь: «Дорогой Дидико, я не хочу от сюда уезжать, я хочу умереть здесь!» А я скажу: «Милый, зачем умирать?! Жена есть, дети есть, давай всех ко мне! Мой дом – твой дом! Моя лошадь – твоя лошадь!» Пойдём дорогой, я тебя с мамой па-азнакомлю!

Зал взорвался аплодисментами. На деле, все посетители бара уже давно наблюдали этот театральный монолог мэтра. В раже Табакеркин чуть не залез с ногами на диван, так его несло. А теперь он скромно улыбнулся и, поклонившись на три стороны зала, снова присел за стол.

- Я лишь хотел сказать, - встряхнул головой мэтр, - люблю выпить со знатоками и ценителями! Будем! – и выплеснул себе в рот полфужера. Выдержал паузу наслаждения, почмокал языком о нёбо, и сказал уже Фавну:

- Алёша, как тебе Вика на главную роль?

Фавн порылся вилкой в салате. Ему явно было немного не по себе в этой дружеской обстановке, навеянной театральным «другом»-мэтром.

- Олежа, у меня героине лет пятьдесят… А Виктория – юна, хоть ты как её загримируй…

- Спасибо, - улыбнулась Вика.

- Вот жук, а-а-а? – Табакеркин снова громыхал на весь бар. – Сыплет комплиментами как пулемёт Максим! И что? Грим, дружище, для того и создан, что бы творить чудеса! Состарим Перову – пальчики оближешь от такой старушки, да, Викуля?

- А что за пьеса? – Вика по-деловому подняла бровь.

- Прости меня… - сказал Табакеркин и поперхнулся. Фавн постучал кашляющему мэтру по спине и тоже сказал, глядя на Вику:

- Прости меня.

- За что? – она выпучила глаза на обоих.

Фавн покраснел и скис, а Табакеркин сменил кашель на гогот, и чуть не упал под стол. Тут впервые подала голос Лера.

- Пьеса так называется. У Алексея Фавна есть своя повесть с таким названием, а сейчас он её переписал в пьесу, которую и берётся поставить Олег Викторович. Но, думаю, над пьесой ещё надо поработать, а, Олег?

Табакеркин раскашлялся не на шутку, но рукой всё же махнул, мол, «и так сойдёт». Фавн взял друга под мышки и помог встать из-за стола, решив проводить до уборной. Все посторонились и пара удалилась.

Лера вставила в мундштук новую сигарету, подкурила:

- Спасибо, Викуль, что приехала, для меня это очень ценно. Вот тебе книжка, выбери стих пока, скоро уже начало.

- Спасибо, Лерик. Но, я уже выбрала. Я прочту свой любимый из твоих стихов, «Любовь», ты не против?

- Ласточка моя, для тебя – всё что угодно! – Лера смотрела на Вику как на божество, буквально поедая её глазами. Кириллу бы радоваться и гордиться, но что-то странное было в этом взгляде, гораздо большее, чем просто почитание поэтессы – актрисы. Не реагируя, Кирилл ещё налил себе коньяку и стал цедить невозможный для этого скорбного мира напиток. А девчонки пока болтали, чуть понизив голоса, ибо со всех сторон на них поглядывали любопытные взоры.

- Кто этот Фавн, Лерик? Я никогда его с Олегом не видела.

- Чумаход какой-то, миллиардер. Под сраку лет написал какую-то бредовую типа повесть, а сейчас хочет, что бы сам Табакеркин поставил эту бездарность в СХТэ, прикинь?

- Ты читала пьесу?

- Три страницы, больше не смогла, вырвало. Это не драматургия, Вика, это записки столяра-маразматика. Я понятия не имею, КАК Олег собирается это ставить! Ему люди морду набьют, через десять минут после начала спектакля, и не посмотрят на все его звания…

- А что сам-то Табакеркин сказал по поводу пьесы? Может, переписать надо или что?

- Он сказал просто: «Фавн, грузите лимоны бочками, поставим и в СХТэ, ничего переписывать не надо, как есть, так и поставим!» Слово в слово так и сказал. Вика, я очень тебя уважаю и… люблю. Откажись, пожалуйста. Не бери роль. Не позорься. Кирилл! Отговорите её!

И Лера впилась двухсантиметровым маникюром в локоть мужчине. Безумство в зрачках вызвало лёгкий озноб у Кирилла. Он погладил её руки и утвердительно кивнул. Лера разжала хватку и переключилась на коньяк. Судорожно проглотив дозу, икнула:

- Блин, волнуюсь. Прессы немерено.

- Да и народу тоже, - поддержала Вика, но, опомнившись, добавила успокаивающие нотки, - но не тебе переживать, Лера, ты – звезда, у тебя всегда всё лучше всех! Кстати, поздравляю с новой книгой, распишешься на моём экземпляре?

- Вик! Ты же знаешь, терпеть не могу марать книги!

Раздался гонг. В зале вдруг исчез гомон. Вошёл жеманный немолодой человек в чём-то ярком, и акающим фальцетом громко произнёс:

- Уважаемая публика! Просим всех спуститься в зал! Три макаки приглашают вас на презентацию нового поэтическава сборника «Калавращение» знаменитава масковскава паэта Леры Явнай!

Публика зааплодировала и потянулась к выходу из бара. Лера «на дорожку» плеснула себе ещё изрядную порцию, залпом выпила и поднялась, расправляя на бёдрах платье. Кирилл завершил процессию, собрав «цветы для поэта». Проглядел распечатки на столе, это были три экземпляра пьесы «Прости меня». Один экземпляр прихватил с собой, полистать. Да и для Вики пригодится, вряд ли Фавн с Табакеркиным вспомнят – давали экземпляр Перовой или нет.

Сейчас он вспомнил, что когда они из гардероба направлялись к лестнице, он обратил внимание на дверь с заветной табличкой «WC», теперь это воспоминание было в самый раз, ибо, коньяк искал выход. На первом этаже, Кирилл взглядом сказал Вике, мол, я догоню, она кивнула и прошла в зал.

Туалеты в столице – лицо заведения. Как это не глупо звучит. Ресторатор может свободно сказать ресторатору: «Покажи мне свой туалет, и я скажу, что у тебя за кабак!» Кирилл вошёл и ахнул. Стразы на голубом унитазе. Стены – тонированные зеркала. Кабинки смутили: по пояс и дверцы – деревянные жалюзи – абсолютно просматриваемые в обе стороны. Сложил на умывальнике цветы, сделал свои дела, ещё отметил, мол, хорошо – по малому пошёл, присесть в такой кабинке он бы не смог. К счастью, в туалете больше никого не было, все гости рассаживались в зале за стеной. Сполоснул руки, взял цветы, вышел и прошёл так же в зал. Взглядом нашёл Вику, она смотрела на него и глаза у неё смеялись. Улыбались и смотрели на Кирилла и многие другие гости, кивали, уважительно подмигивали. Не осознав столь игривого внимания, он просто прошёл к столику Вики и занял стул рядом.

На сцене уже стояло конферансье. Это не опечатка. Кирилл не разобрал пола стоявшего существа. По голосу также было непонятно.

- Сегодня у нас, в мужском клубе, день матриархата! И в этот день, великий человек чествует нас презентацией своей новой книги! У Леры много знаменитых друзей, которые выступят сегодня с этой сцены с её стихами. Давайте встретим апладисментами первава друга Леры Явнай!

Хлопая вместе со всеми, Кирилл огляделся. Вокруг было действительно, много медийных лиц, но память на этот раз сплоховала – он не мог идентифицировать сидящих, уж слишком редко смотрел телевизор. Какие-то ведущие непонять чего, где-то видел, а вот где… Табакеркин уже ликовал через столик, хлопая миллиардера Фавна по плечу. Вроде бы загорелый Молокин+ сидел в паре метров… и тут… Кирилл случайно взглянул на входную дверь, из которой он только что вышел. От неё в сторону тянулось тонированное стекло, та самая «зеркальная стена» туалета, коя зеркальной оказалась лишь изнутри. Прозрачные жалюзи кабинок просвечивали стразы унитазов. До Кирилла дошло веселье глаз сидящих в зале при его появлении. Столь эффектно он ещё никогда в жизни не посещал туалет, ни по какой нужде. Макаки сделали его как прыщавого юношу. Однако… Но, с другой стороны. Вика просила не реагировать. А публичное посещение туалета, что это, как не полное игнорирование экстравагантности заведения, в которое она его притащила? Кирилл решил держаться этого варианта правды. Пусть она думает, что он знал о прозрачности туалета. Вот такой у неё Кирилл: чужд условностей, не пуританин и вообще, раскрепощён и современен! Что, Москва, съела? Думала, провинциал спасует? Нате вам с кисточкой, не обляпайтесь!

На сцене пел неслыханным фальцетом молодой человек в красной бархатной мантии, костюме стиля барокко и с огромадными страусиными перьями на голове. Витас сейчас бы кусал локти за кулисами! Ария из «Призрака Оперы», в современной аранжировке, с тяжёлыми ритмичными басами – потрясала. Затем полунеизвестные для Кирилла личности с равной долей таланта читали странные стихи. Публика пила и хлопала, хлопала и пила. Краем глаза Кирилл успевал читать пьесу Фавна. Да, его отвлекали особо удачные чтецы, чуть мешала жующая публика. Однако, возможности было предостаточно успеть просмотреть десяток страниц. С каждым листом, Кирилл приходил в ещё больший ужас. Такое изрядное убожество не только ставить в СХТ нельзя, но даже и заносить в этот театр надо запретить! Даже в туалет вместо рулонной бумаги! Табакеркин… СХТ… да что же это делается в мире?! Грузите лимоны бочками, подонки, мир сошёл с ума.

Наконец, объявили Вику.

Кирилл пожал её ладонь под столом. Она взяла со стола цветы и направилась к сцене. Табакеркин с овациями встал. Ему последовали и другие гости. Кирилл сложил у лица ладони и спрятал в них нос, сгорбившись. Ему хотелось сейчас раствориться, исчезнуть. Но, он не мигая продолжал следить за каждым движением Вики, готовый броситься в любой момент к ней на помощь – а вдруг оступится? А вдруг… Она грациозно поднялась на сцену, встала в третью позицию, выпрямилась, повела глазами, вздохнула. Грянула тишина.

- Я прочту своё любимое стихотворение Леры. Оно не из новой книги. Но, я верю, что и этот сборник уже переполнен именно такими стихами. Итак.

Бродяжка жалкая по углам жалась

Что бы не разорвали

Что бы душу не растоптали

Бедняжка куталась в шарф

Не цедите ей в след надменно

Не ловите и не зовите

Просто вокруг смотрите

Она подходит к вам попеременно

К каждому, в глаза жмурится

Пауза, идёт дальше

Она уже вовсе не ваша

И за углом будто сутулится

Сама ищет, сама обрящет

Того, кто вздрогнет, обнимет

Того, кто спрячет, не выгонит

Вы проглядели, живите дальше

Неузнавая приподнимая бровь

И удивляясь: где её носит

Такую гордую: не простит и не просит

С красивым именем – Любовь.

Она закрыла глаза и опустила голову, давая понять, что – закончила.

Ещё миг в зале висела гробовая тишина. Потом зал взорвался. Вику любили. Она встретила идущую к ней на сцену Леру – цветами и поцеловала в губы. Поцелуй оказался чуть более долгим, чем того требовал этикет, чуть более страстным, чем то позволяли приличия, если бы они существовали в наше время. Но публика вновь грянула овациями. Поэт-Лера оторвала губы от актрисы-Вики, словно рефери на боксёрском матче подняла вверх её руку и крикнула в зал:

- Великая актриса Виктория Перова! Наша соотечественница, принадлежит всем нам и ни-ко-му! Её место в истории русского искусства!

- Как и твоё, величайшая поэтесса современности, поэт Лера Явная! – торжественно и громогласно вторила сверкающая актриса. – Пусть твои книги встанут на одну полку с Пушкиным и Есениным! Вообще, лично у меня, они так и стоят!

Зал неистовствовал, зал смаковал происходящее, зал чувствовал причастность к светской жизни, к вехам новостей. Завтра они раскроют газеты, включат на работе интернет, и, на зависть сослуживцам, будут кивать со знанием дела, ведь они – очевидцы. А сколько подробностей они сумеют рассказать страждущим жареного!

Потом обе девушки спустились в зал и, принимая поздравления, направились к столику Кирилла. Ему стоило большого труда подобрать соответствующее выражение лица для встречи двух звёзд, одна из которых была ему... В итоге он просто встал, убрал мимику вообще, улыбнулся глазами, чуть наклонив голову, и стал медленно аплодировать. Когда дамы подошли, он взял в свои руки их пальцы и чуть поцеловал. По очереди. Леру и Вику.

- Божественно, - сказал тихо, одними губами. Усадил дам рядом, стал разливать шампанское.

Презентация финалилась выступлением пернатого певца, открывавшего вечер. Народ расслабился и уже танцевал у сцены.

Лера чокнулась с ними бокалами и, как бы между прочим, спросила Вику:

- Подружим?

- Устала я, спектакль был, - улыбалась Вика, отхлёбывая игристое.

- Да ла-а-адно! Тут у них в «Макаках» отличные нумера! Ну, кому я рассказываю! Можем и втроём, а? Принц что скажет?

Вика отхлебнула большой глоток и строго шепнула:

- Нельзя мне сейчас, всё, Лера, прекрати.

Кирилл отвернулся, словно его кто-то позвал, кивнул и на шаг отошёл от подруг. Но слова Леры всё равно, предательски долетали до его ушей.

- А, ну, так бы сразу и сказала, чё мутить? Хотя, дружить можно всяко, а?.. Ну, тут ещё и жених рядом, понимаю…

И следом Викин вздох:

- Да какой жених?! Просто поклонник…

Следующая глава      Вернуться в раздел "Романы"      Вернуться в начало страницы