От автора
Главы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Вы можете заказать эту книгу, следуя данной инструкции

Роман

Глава 10,

Охота на гусей.

Такси летело по свободным улицам города пущенной с Байконура ракетой.

- Алло, мама! – Кирилл старался успокоить голос, что бы не взволновать дорогого человека. – Мама, мне позвонили, срочно надо снова в Москву.

- Диплом от ордена забыл, - шёпотом подсказывал Лев Моисеевич, перегнувшись с заднего сидения и дыша коньяком.

- Диплом забыл, к ордену прилагается, в обязательном порядке! Это же государственное дело, мама! Жуть что такое! Надо срочно успеть!

Мама сомневалась, ворчала.

- Да, прямо сейчас уже еду в аэропорт, - теперь уже поддерживал разговор Кирилл. - Да, домой не заеду и пирожков с собою не возьму, но что поделать, мама? Путин сказал, не успею – выбросит мой диплом, и нет у меня ордена! Да, он жёсткий человек, с ним спорить бесполезно, да. Хорошо, целулю, мамуля, я позвоню, как прилечу!

После таких слов пассажира, таксист очумело выжимал газ, машина уже неслась и по тротуарам, и по двойной сплошной. Водитель шестым чувством уже «видел», как он и правнукам своим расскажет, как вёз героя к Путину за орденом.  

Дальше, уже в аэропорту, они с Львом Моисеевичем прыгают через людей, лезут вдвоём по головам, но – получают билет «на сейчас» до столицы. Он обнимается с Львом Моисеевичем, когда тот вдруг кричит: «Подожди здесь!», и убегает. Кирилл ждёт час, пока идёт регистрация.

Мнётся как юнош прыщавый, и всё же набирает в грудь воздуха, вынимает сотовый, набирает заветный номер. Там долго играет музыка Вивальди. Наконец, шёпот Вики:

- Да, Кирюш, что хотел, это срочно?

- Вика, Вика! Это ты?

- Да, я, здравствуй, Кирилл. Что с тобой?

- Ты сейчас где?

- У Миктюка, на репетиции, я тут до ночи сегодня, а что?

- Хорошо! Я за тобой приеду! – и тут же отключил трубку. И вообще выключил телефон. Всё, в путь. Лев Моисеевич как чёрт из табакерки проявился за левым плечом и расплылся в чуть пьяненькой улыбке-умилении:

- Ну, всё. В путь!

Сказал и, вытащив руку из-за спины, протянул Кириллу свёрток.

- Держи. Так, получится.

- Что это?

- Кот. Кирилл, это – кот. – Лев Моисеевич чуть раскрыл пакет, в нём находилась коробка для перевозки домашних животных. В окошко-клетку выглядывал пушистый белый котёнок с красным носом. – Кот, это – Кирилл! Будьте знакомы. И вот ещё, тоже возьми. Что бы уж наверняка.

Лев Моисеевич сунул в карман Кириллу аптечный пакетик с чем-то внутри.

- Это шприц с инсулиновой иглой и ампула антибиотика. Ставить в холку. Зажмёшь между ног, оттяни холку и вводи иглу параллельно спинке, понял? Не мандражируй, а то котёнку от твоего мандража только больнее будет.

- Вы с ума сошли, Лев Моисеевич, а? Зачем это всё?!

- У тебя таки ещё два часа полёта впереди, мозги есть, сообразишь! Не всё же тебе на полочки разжёвывать! Прощавай давай, юноша, удачи тебе! А уж я газеты почитаю и всё пойму!

- Лев Моисеевич! – раздражённо шёпотом орал Кирилл. – Как меня со шприцем и ампулой в самолёт пустят, ну что за ребячество?!!

- Тебе не о ребячестве надо думать, а о жизни, кою требуется-таки спасти, что б ты сдох, шуруй давай! Пропустят как миленькие! «А»: это таки провинциальный аэропорт и тебя тут, возможно, знают, «Б»: уже год не было терактов, они все расслабились и на всё забили, хоть торпеду под майкой проноси! Всё, в путь, пшёл!

Но, на миг, всё же замерли: диктор объявляла посадку на рейс Кирилла. Выдохнули, ещё раз обнялись. И вдруг Лев стал совсем серьёзен:

- Слушай, а у меня твой ералаш всё-таки не сложился в окончательную мозаику. Последнего паззла не хватает.

- Слушаю вас, - у Кирилла в голове уже не осталось хмеля, а сегодняшний день научил слушать-таки речи мудрого грузинского еврея.

- А скажи, Кирилл, ты чего в Москву-то ездил? Не за орденом же.

Кирилл сильно протёр ладонью лицо.

- У меня мама пьесу написала. Давно уже. Про детдом. Лет пять назад я отдавал её одному драматургу на редактирование, да что там – переделку. Мама у меня не особо грамотная, её жизнь – её университеты. В итоге получилось очень хорошо, мама сильно благодарила. Ну, вот я всё хотел отвезти её в Москву, походить по театрам, предложить. А тут, подумал: вот, время настало, сроки исполнились… Ведь, за меценатство Орден обещали, всё – знак, думал, – одно к одному. А вышло эвон как погано.

Лев грустно и понимающе покачал неседеющей головой.

- Ой, мальчишка, ой, пацан с грязным пузом. Вот Вика твоя и делала тебе услугу: таскала по театрам, договаривалась, что бы тебя, горемыку, таки, выслушали. А ты всё нос воротил.

- Вы так считаете? – опешил Кирилл и чуть не выронил звероящик, в котором сонно мяукнуло. – Хотя… всё сходится. Я ей услугу оказал, она мне хотела оказать. Я же сразу заметил, что плащ дома просматривали, но не обратил внимания. Она же и подумала, что я с ней связался только потому что пьесу хочу продвинуть… Ну и поняла, что я тоже ей полезен… Господи, да что ж они там в этой Москве, все такие вот деловые? Душа где, Лев Моисеевич? Это же цинизм! Где любовь, чёрт её подери?! Что за вечный бартер такой?!

Лев Моисеевич мелко покивал головой сам себе, потёр свой огромный нос. Пожал плечами и всё же улыбнулся.

- А ты не отчаивайся. Знаешь, человек может превратиться в счётную машинку, когда прёт-таки танком к своей цели. Но он не перестаёт быть человеком навсегда. Обязательно найдётся средство встряхнуть его. За любым бизнесом, как и за кучей говна на лужайке, можно откопать зелёную травку. Только придётся засучить рукава и порыться в этом говне. Не бойся, юноша, закатывай рукава. В путь!

В Сокольниках Кирилл попросил бомбилу притормозить на остановке. Хотелось пройтись пешком. Громыхали трамваи, водители гудели в пробках, подбадривая друг друга. Народ сновал эшелонами. Тысячи встревоженных, отстранённых, озабоченных глаз. Ни одно лицо не улыбалось. Спальный район столицы. Все свои, каждый сам за себя. Групповое одиночество.

Он вынул из ящика белое пушистое пятно котёнка и сунул его за пазуху. Ящик выбросил в ближайшие кусты. Котёнок явно устал от сегодняшнего дня, почувствовал тёплое, и тут же замурчал, стал перебирать рубашку Кирилла коготками, чуть царапая тому грудь – устраивался на ночлег. Поглаживая рукой плащ в районе груди, Кирилл вышел к чудо-зданию театра Миктюка. У входа, на заброшенной клумбе, красовалась Викина «Мазда».

- Парковка «Я приехала», - умилившись, прокомментировал сам себе Кирилл и направился к машине. Теперь оставалось ждать. Присел на капот, закурил.

Москва, что ты делаешь с людьми?

Где их ориентиры? В чём ценности? Что свято для твоих жителей? Ответы просты: нигде, ни в чём, ничто. И даже не деньги у тебя главное, и не слава. А что тогда? Что тобою движет?

Сюда приезжают горя идеей, амбициями, целью. От удачи и настойчивости зависит – каким винтиком, в каком механизме они станут. И дальше нет ничего. Ни идеи: она уже видится детской и глупой. Ни тех амбиций: они подрезаны реальностью понимания своего места в существующем механизме. Ни цели: она сдалась на милость случая и уснула в ожидании навсегда.

И тогда приходит духовное отупение. Бездуховное бытиё на собственном временно-вечном месте под московским солнцем. Нет цели, нет ценностей, нет ориентиров. Люди вокруг перестают быть чувствующими собратьями, теперь они: способы достижения желаемого, ступени на лестнице жизни, перила на поворотах карьеры. Окружающие боле не воспринимаются как люди, человеки, с душой и переживаниями, со страданиями и чувствами. Всё это теперь – вздор. Механизму не нужно ничего не механического. Это – сор, выработанные шлаки, это – неудачники. Механизм удачи не терпит неудачников.

Что есть твоя Удача, Москва?

Лоск, гламур, атрибуты.

Одежда, обувь, айфон, часы, машина, квартира (хотя тут – можешь снимать), место тусовки и туры на отдых. Всё. Это и есть – удача Москвы. Всё, что мешает механизму Удачи – есть неудача и вычёркивается: «Нафиг с пляжа, Москва большая».

Но, Вика?

Она не винтик механизма Удачи Москвы. Ей безразлично всё: лоск, гламур, атрибуты. Ту же «Мазду» купила просто так, не задумываясь, в её круге у кого не спроси, кругом – «Мазда», что-то подсказать и рассказать могут только об этой марке. Она одевается лишь в то, что ей нравится. Она не носит часы. Она говорит по нормальному телефону. Не тусит в модных клубах. Не рвётся на «высокие приёмы». Кто заразил её московским синдромом механики? Откуда симптомы духовного бартера?  

Однако, вот и она.

Вика шла широко, размахивая усталыми руками, шарф развевался на ветру как знамя. Она повертела головой, видимо, высыпая из неё тексты пьесы и освобождая оную для простой и чистой улыбки Кириллу. Уже подходя, расставила руки в стороны и бросилась ему на шею:

- Ну, здравствуй, это – я! Честно, уж думала, всё, больше тебя никогда не увижу…

Чмокнулись как-то неловко, по-дружески в щёки. Она заглядывала в его глаза, у неё были вопросы. Кирилл чуть отстранил Вику от груди, там проснулся котёнок и стал недовольно ёрзать, царапая рубашку.

- Подожди, Вика, у меня тут тебе подарок.

Подарок из-за пазухи сказал: «Мяв!»

Кирилл вынул сонного пушиста и протянул Вике.

- Теперь тебе будет кого кормить «Вискасом»…

- Бо-о-оже, какая прелесть!!! – Вика счастливо улыбнулась и схватила животное, зачмокала, загладила сонного котёнка, тот, ничего не понимая, только изредка «мявкал», словно тявкал.

- Только надо кое-что сделать, - сказал Кирилл строго. – Давай сядем на заднее сидение у тебя в машине?

- Давай! – радостно подхватила Вика, вынимая сигналку. Авто пискнуло и впустило всех троих. Усевшись, Кирилл молча достал шприц, распаковал его, надел иглу, вынул и ампулу (без надписи), отломал верхнюю часть и стал втягивать шприцем жидкость.

- Что это у тебя? – испугалась Вика.

- Котёнку надо сделать укол. Ты умеешь? Нет? Тогда подержи его. Прижми к ногам, держи лапы и голову, шею ему оставь свободной.

Вика широко открыв глаза послушно выполнила. Кирилл оттянул холку котёнка, направил шприц параллельно тельцу и с усилием проткнул иглой толстую кожу. Котёнок верещал и вырывался, но его держали.

- Что это за укол?! – онемение Вики заканчивалось, освобождая место реальной тревоге. Она чуяла неладное во всём облике Кирилла и его действий. – Что это у тебя? Чем ты его колешь?!

- Погоди… – закончил впрыскивание Кирилл, вынул шприц и выбросил его в окно. – Там сейчас на месте укола как будто шарик, нащупай, его надо размассажировать. Получается?

- Да, рассасывается. Что это за лекарство?

- Это не лекарство… - грустно ответил Кирилл. – Это яд. Через пять минут он умрёт.

- ЧТО-о-о???!!! – лицо Вики перекосила судорога, и она вдруг завизжала. Кирилл прикрыл ей рот и заставил замолчать. Безумные глаза девушки с ужасом смотрели на него, он убрал руку от лица Вики.

- Ты же актриса реалистического театра, – вразумлял он. - Тебе же во всём нужен опыт? Только что ты получила опыт убийства, которое ты задумала чуть более полмесяца назад. Ты хотела аборт? Вот. Смотри. Ты убила живое существо. Сейчас он окончательно умрёт на твоих руках, и эксперимент по насыщению твоего сознания опытом переживания совершения убийства, можно считать завершённым. Ты довольна?

Лучше бы он кричал. Бился головой об стену, заламывал руки. Выпучивал глаза и вращал ими в невыразимой злобе. Требовал, напился и буянил, ударил, наконец. Нет. Эта сволочь только что убила котёнка Викиными руками, а теперь с настойчивостью паровоза в сибирских снегах растолковывает про жизнь и смерть, еле мяукающую на её коленях.

Из широко распахнутых глаз Вики хлынули два ручейка и побежали по щекам, капая вниз, на котёнка. Тот ещё дрожал мелкой дрожью, но уже затихал. Она не переставала его гладить, и теперь его шкурка от её слёз становилась мокрой и скользкой, в сумраке вечера можно было подумать, что зверёк окровавлен. Кирилл понял, что ещё немного, и Вика сойдёт с ума. Пора было включать задний ход.

Он пощёлкал пальцами у её глаз, и примирительно сказал:

- Ладно, успокойся. У вас на театре это называют «обострение обстоятельств». Мы с тобой только что вкололи коту антибиотик, который сделает его большим, сильным и здоровым на радость хозяйке.

Вика всхлипывая уткнулась лицом Кириллу в грудь. Котёнок громко заурчал от удовольствия под её нежными пальцами, уже и позабыв об уколе.

- Киря, ты сволочь, ты это понимаешь? Спасибо тебе, родной. Боже, что я чуть не натворила! Какой ты у меня молодец…

- А ты думала, я мамину пьесу хочу через тебя двинуть? Дурочка. Я же тебя люблю.

Они так и сидели на заднем сидении, гладя друг друга: Кирилл Вику, она – котёнка, один котёнок никого не гладил, а довольно урча, царапал коленки новой хозяйки маленькими коготками. Он понятия не имел, что сейчас спас жизнь человеку, увидит которого только через восем месяцев.

- Мамина пьеса? Не твоя?

- Что ты… Я ресторатор, я пьесы не пишу.

- Передай маме: поставим пьесу. Нет, сама передам. Конечно, эти гады-журналюги докопаются что родственные узы. Ну и к чёрту.

- Так давай пока не жениться? – Кирилл постарался скрыть шутку за серьёзностью тона.

- Не-е-е! Фигушки! Когда поедем знакомиться?

- Да хоть сейчас.

- Ну, так поехали?!

- Поехали.

25. 04. 2006 – 10. 01. 2011. ХХI. МВ.

Примечания

* БГ: Борис Борисович Гребенщиков, лидер группы «Аквариум», создатель нового поэтического языка, на котором поёт весь русский рок.

* Дамару и канлин: тибетские ритуальные музыкальные инструменты: двусторонний ручной барабан и короткая труба из кости человеческого бедра.

* Травестим travestire итал. «переодевать»: женщина-актриса, играющая роли мальчиков-подростков. Обычно – амплуа, но в исключительных случаях – сопутствующая возможность актёрского перевоплощения.

* Парюра: франц. parure убор, украшение. Драгоценный набор украшений, подобранный по качеству и виду камней или по единству художественного решения. Малая парюра или полупарюра включала в зависимости от назначения 2-3 предмета: серьги, брошь, запонки или браслет. Большая или полная парюра включала до 15 различных предметов: диадема, ожерелье, брошь, серьги, браслеты, кольца, пуговицы, застежки, шпильки и т. п.

Вернуться в раздел "Романы"      Вернуться в начало страницы