МВ, 09-12.12.05г.
г. Москва.

Омерзительный зуммер будильника в сотовом.

Вгрызается в спящий мозг и выцарапывает моё ощущение себя здесь. Из сна, из убежища утренней дрёмы. Всё, я уже почти не сплю. Где же эта чёртова кнопка?! Ну вот, начал думать, начал просыпаться. Да какой же отвратительный звук: Днём он кажется даже мелодичным. Сволочи. Почему в мелодию будильника всегда надо запрограммировать столь нечеловеческий звон из преисподней?!

Под веками песок.

Пока не надо открывать глаза. Надо встать. Вот так, и, наблюдая за своими передвижениями через щёлочку ресниц левого глаза, направить всё это сооружение в ванную. Свет. Когда я сменю лампочку в ванной на не такую яркую? Издевательство. Совсем закрою глаза и присяду покурить. Вот так.

Дым успокаивает после сирены будильника. И заглушает вонь вчерашнего пива во рту. Зубы будем после чистить, я курить хочу. Омерзительно вспоминается вчерашний вечер. Что меня опять утянуло в гости к Любке? А? Я тебя спрашиваю!

Накрашенная, как пигалицы в 80-ых, что называется, наотмашь. Думает на тигрицу похожа, думает, что - макияж. Раскраска рыхлеющей индеянки. Или индейки. В общем, уходящей в песочную осень Саян индейской жрицы любви. Любка - увядающая жрица индейской любви. А я?

Он встал и глянул в зеркало над раковиной.

Припухшие глаза и щёки. Красная сетка на желтоватых белках, а в центре глаза - выцветшие лужи бывшей радужной оболочки зрачка. "Были синими глаза, а теперь - поблё-ё-о-окли:" Кожа свободно оттягивается пальцем и не спешит возвращаться на место, кувыркаясь в десятке тоненьких складок. Плюнуть бы, да какой толк плевать в зеркало? Внизу зеркального окна виден кусок скруглившегося волосатого живота. Мм-даа.. Всегда был плоским, как булыжная кладка мостовой - с буграми стального пресса. Теперь тоже плотный, только от того, что его распирает что-то изнутри. Словно 4-ый месяц: Начнём чистить зубы.

Ну хотел же вчера поехать домой, позвонить Наташке, раз уж не решаюсь подойти, да по телефону объяснить, что - не могу больше по восемь часов в день ходить вокруг неё молча. Мол, знаешь, пора бы мне открыться, ты мне дорога и я ежедневно о тебе думаю. О тебе мечтаю. Мне всё в тебе нравится: твой голос, о чём бы ты не говорила, твой взгляд, походка: Да мало ли что можно было наговорить:

Поехал к Любке. Позвонил из автобуса, вышел на остановке, пересел в обратную сторону и поехал к Любке. Пиво взял, будто не знаю, чем это пиво заканчивается: После первого же бокала у неё в глазах загорается дьявольский блеск. И сразу понятно, что уже можно, что вот теперь - можно всё. Что хочешь. А кто тут остановится? Тут таааакое из головы лезет, что потом жутко подумать, неужели во мне всё это есть?

Его вырвало в раковину от неосторожного движения зубной щёткой.

Ну вот, полегчало. Только память куда деть? Словно испачкался. Как теперь к Наташке подойти? А что я ей должен? Ничего. Она даже знать не знает о моих вздохах-охах. Чего это я комплексую? А вот того, что, наверное, раз уж выбрал себе объект даже для вздохов, ну так и вздыхай себе в тряпочку, нечего больше по чужим постелям прыгать. Может и так. А душ не помешает.

Ведь потому и поехал, что испачкаться хотелось. Любка такое вытворяет, что и во сне не приснится. Тут Наташка - противоположный полюс. И, если у меня с ней когда что получится, мне больше не видать Любкиных изысков. Всё будет чинно и благородно. А мне что надо? Не знаю. Честно? Да. Честно. Не знаю. И того и другого. То есть, и той и этой. И этак и вот как. А так, наверное, не бывает. Господи, где справедливость на этом свете? "Но правды нет и выше:" Во-во, голова, как Дом Советов - чужой мудрости выше крыши, а толку для сиюминутной жизни нет.

Подошёл автобус. По расписанию. Он сел на холодное сидение и уставился в обледенелое окно. Люди входили уставшие от наступившего на них нового дня.

Сегодня надо составить две внутренние сметы и подписать с заказчиком Акт приёмки выполненных работ. Дел на полчаса. Растянуть надо на весь день. Всегда бы так. У Наташки после обеда встреча с новым заказчиком, если хочу с ней поговорить, то надо успеть до обеда. Шефа, возможно, сегодня вообще не будет. Можно и не ехать на работу. Но ехать надо. К тому же, сегодня день жалования. Посмотрим, на сколько из доп.процентовки меня обсчитают на этот раз: Что с ними делать? Ругаться? Выгонят. Или не выгонят. Но от процентовочных работ, точно отстранят. Значит - ругаться надо, но осторожно. Если такое бывает.

Половина рабочего дня подходила к концу.

Так, Наташке уже позвонили. Подтвердили встречу.

Блин, что ж ладони такие мокрые? Надо об попу вытереть, а то на коленках будут видны пятна. Вот же чёрт - не сохнут, три, не три: Она собирает ежедневник и прочее.

- Наташ, можешь уделить мне две минуты?

Аааа, я же репетировал! Что ж этот голос звучит как из подземелья?! Всё пиво вчерашнее!

- Да, конечно, только, если можно, побыстрее, я сейчас собираюсь к заказчику.

Взгляд ясный и не настороженный. Не видит ничего. Или маскируется.

- Я знаю, Наташ. Знаю. Итак:

- Да?

Что ж ты торопишь? Я и так промахнусь:

- Итак. Я хочу пригласить тебя на ужин в "Кофе Хауз".

- Ээ?..

Внимательно меня разглядывает, как будто впервые видит. Да, балда ты моя любимая, я уже год по тебе тут вздыхаю, а ты впервые на меня как на человека посмотрела!

- Это связано с работой?

Опять засобиралась, но руки дрогнули. Ага, а у меня от этой дрогнутости её рук появились силы. Вот же как!

- Нет. Это связано со мной.

- Ты хочешь меня о чём-то спросить?.. Попросить.. Ой, извини.

- Нет, я просто год собираюсь силами пригласить тебя на ужин и вот собрался. Приглашаю. Без повода. Так.

- Ааа:

Она явно в замешательстве. Нет, внутренней борьбы нет.

- Ну что ж. Это может быть интересным. Когда?

- Завтра!

Аааааа!!! Почему это "завтра"??? Откуда это "завтра" из меня вылезло?!!

Она окончательно собралась.

- Ну, завтра, так завтра. А! Кстати! Завтра я целый день на встречах, даже в офис не заеду. Поэтому вот тебе мой сотовый, позвони, скажи, и как, и где, Ок?

- Отлично. Спасибо.

- Не за что пока. Ну, удачи тебе!

- И тебе. Удачи, Ната!

Ушла. Как красиво идёт: Всё на ней ладно, всё словно - пригнано, и подогнано. Ничего лишнего, одно подчёркивает другое: загляденье. Какой я балбес! Почему завтра???

В обед случилась деловая встреча в офисе, и он не успел пообедать.

- Так, стало быть, вы считаете, что нам не стоит торопиться с проектом?

Он уже пятый раз это спрашивает. Не может понять, почему я ему отсоветываю, если моя контора на этой отсрочке теряет прибыль. Пытается раскусить, в чём подвох. Зубы сломаешь, осёл!

- Я вам объясняю, что рынок - сезонный. Ухнув сейчас деньги в проект и запустив его, вы не получите и 30% намеченной прибыли и, в первую голову, обвините нас. И правильно сделаете. Потому что в моих обязанностях, предупредить вас о возможных подводных камнях. Вот я и предупреждаю.

Щурится. Терпения у него больше нет разгадывать мои ребусы.

- Но вы же теряете деньги!

Ну вот ты и раскололся. А теперь я тебя добью.

- Зато не теряем клиента.

Всё, он мой. Отныне он уверен, что впервые в жизни встретил честного человека, который думает исключительно о выгоде клиента. Теперь стать его поверенным во всех делах - раз плюнуть. Теперь я буду его доить как корову-рекордсменку. Есть кондитер. Какое, блин, свинство: "О, времена, о, нравы!"

Шэфа нет, рассказать бы ему, как клиента обтяпал, хвастануть. Да ведь он и не поймёт нифига. Так уж у нас повелось, что кто ни аза не понимает в деле, тот этим делом и управляет. Да ладно ещё, когда такая картина была при Совке, а теперь-то что? Как теперь человек, без нужного образования и опыта, встаёт во главе целого предприятия? Очень просто: наворовал в своё время, да сюда вложил, и возглавил. Или просто купил готовый бизнес. Вот и руководит. Руками водит. Контора существует по инерции. Дальше, либо он всё развалит, либо возьмёт дельного заместителя и будет пить его кровь. Как выпьет всю, сменит заместителя, дабы не подсидел. Рынок: Только очень уж похоже на базар.

- Так, стало быть, Иван Демьяныч, можно подписать договор о долгосрочном сотрудничестве?

Клиент спокоен как стадо волов. Смотрит предано и доверчиво.

- Ра-зу-меет-ся. Завтра подъезжайте ко мне в офис со всеми бумагами к 11-ти, там всё и подпишем. Очень рад с вами работать!

Рукопожатие тёплое и крепкое. Ладони сухие у обоих.

Под вечер его позвали получать жалование. Кассир тётя Даша торжественно-устало бросила на стойку конверт. Вынул при ней (пусть поморщится!), пересчитал, так и есть, обсчитали без малого на сотню гринов. Смотрит исподлобья.

- Тёть Даш, что у вас на этот раз случилось? Почти сотни не достаёт.

- Э...

- Да ладно, этт я так спросил, я ведь знаю - причина есть, раз денег нет. И причина веская. А в чём она, этт уже мне и не интересно. Я верю. Вам. Всем. А как же мне не верить? Верю! И на этом спасибо.

- А ты не ёрничай, ты не ёрничай! За своей работой гляди. Шибко вы тут все разговорчивые стали.

Вот дать бы ей сейчас кейсом в морду! Что б ты сдохла, старая ведьма, хозяйка медной горы и чёрной прибыли! Отпинать вниз по лестнице, что бы духу её вороватого больше тут небыло. А шеф придёт и ему башку снести тем же кейсом. Сучье племя, плебейские отпрыски "кухарки, которая правит страной".

Обедал он уже перед концом рабочего дня. Кафе-столовка лениво "закруглялась", автоматически выдавая остатки запоздалым клиентам. Холодное пюре, жвачная котлета и морс. На такое жалование вот так и можно питаться.

Деньги есть. Сейчас пойду домой и наберу кучу вкусностей.

Что взять с начала? Халвы. Мне так не хватало её в детстве, что теперь готов есть ложкой. Она пахнет жареными семечками. И шоколад. Много горького, твёрдого шоколада, что бы хрустел на зубах и ломался кусками. И колбасу. Копчёную. Что б таяла на языке и оставляла долгое послевкусие. А, ладно, в магазине разберусь.

Как можно есть эту холодную гадость? Испорчу себе желудок к чёртовой матери! Надо не забыть кефир взять, иначе изжога добьёт. Или бифидок, он полезнее. Хоть вообще не питайся, дрянь, дрянь, дрянь!

В магазин он не зашёл. Сплюнул и не зашёл. Нищая суетилась у дверей и трясущейся рукой хваталась за входящих в супермаркет. Пальцы убогой высовывались через дырки рваных перчаток, грязные и, словно судорогой сведённые человеческие пальцы. Бубнила невесть что. Ни дай Бог такая поблагодарит. Ему от чего-то стало стыдно, и он свернул к остановке.

Автобус заскрипел и прокатился чуть дальше положенного, прежде чем, содрогнувшись от холода и, тем самым, уплотнив пассажиров у дверей, замереть. Двери с лязгом раззявились, народ захромал по скользким и высоким ступеням, вытряхиваясь из утробы металлического сарая.

Долго я буду ощущать себя шайбой в чужой хоккейной игре? Я набираю скорость и лечу в одну сторону, а события - клюшки уже лупят меня в противоположную. Я влетаю в ворота, но мне абсолютно не понятно, кому именно я забил гол - своим? Чужим? Кому я приношу победу, а кому поражение? Кто целует мой избитый бок в восторге ликования, а кто это ломает об меня клюшку? Потом меня бросают в тёмный чулан сна до новой игры. И опять всё с начала - свои, чужие, сетки, клюшки, вопли счастливого ликования, оттесняемые воем негодования. Что ж это вообще такое? Но, вот моя остановка, пора выходить.

Асфальта на остановке не вижу, наблюдаю бескрайнюю лужу. Медлить на подножке больше нельзя, автобус затрясся на сцеплении, скоро захлопнет дверь. Шагаю в чавкающее море и бреду аки посуху, ощущая, как ледяная грязь просачивается в носки. Ничего, скоро дом. На батарее шузы высохнут. Или и так сойдёт. До утра.

Люблю эту стометровую аллею перед подъездом. Деревья накрывают её ветками, летом спасая прохожих от солнца. Обычно люблю. Зимой ветки сведёнными озябшими пальцами сцепляются надо мной и видны клокочущие рваные облака. Город высвечивает их своим бледным серым отсветом и они кусками использованной ваты валятся по небу из стороны в сторону. Им на земле вторит мусор, выметенный игривым ветром. Безумные игры бездумного ветра. Беснуется погода. Иголки снега врезаются в щёки и тают под носом. Слизываю воду. Божья роса. Закрыла небеса. Дрянь аллея. Кого я обманываю? Не причём аллея. Летом на ней воняет канализацией из стоков. Рытвины вместо асфальта. На этой дорожке глупо играть в игру "Кто на чёрточку ступил, тот и Ленина убил!" Все будут убийцами вождя - цельные куски асфальта можно нумеровать. И так же бесцельно метёт мусор обалдевший от свободы ветер.

Вру себе. Зачем вру себе? Чего добиваюсь? Я просто не хочу идти домой. Я использую эти сто вонючих метров на то, что бы оттянуть приход. Отсрочить момент, когда поверну в скважине ключ и не услышу:

- А, это ты, родной?

И снова буду сидеть над коробкой телефона и не сметь набрать номер. Тем более - теперь, когда у меня лежит в кармане её визитка. Мне больше не надо сначала звонить Наташиной подруге, моей знакомой, что бы узнать номер. Мне остаётся только его прочитать и набрать. И позвать её сейчас, сегодня в кафе, на площадь, куда угодно, что бы враз всё ей рассказать, что бы:

Это жизнь. Это взрослая жизнь, которой никто не учил, и пришлось постигать всё своим горбом. Как тяжело рвать узы с Любкой. А надо? Вот потому и вру себе, что не верю в то, что рвать надо. Чего добьюсь? Новой влюблённости, развития сюжета с названием "Отношения" и: не финалом. Нет. А именно - превращением любви в нескончаемую агонию.

Плюнуть сейчас же на всё, набрать шампанского и завалиться к Любке? Да пропади всё пропадом! Чего нам-то сирым? Любви неземной захотелось? Вилами на водопаде писана эта любовь, а Любка, она - вот она, живая и с дьявольским огнём в глазах! Но и она всё чаще шепчет: "Останься, куда тебе спешить?" Останься. Раз останься, два, а потом услышу, мол, а где ты шлялся, сукин кот?! Нет, надо выбирать, надо выбирать: Надо заставить себя сесть в тишине, и - выбрать.

Какая-то суета у обменника валюты. Нездоровая. Холодок по низу живота, это очччень плохое предчувствие. Что там творится?

Машина с тонированными окнами. Старая машина у обменника. Красная с треснутым лобовым стеклом. Тип в чёрном трясётся у бронированной двери, посекундно заглядывая в помещение. Торопит кого-то внутри и оглядывает улицу.

Видит меня. Бежать вперёд. Нет, идти дальше, я его не заметил. Иду. Куда я иду, машина стоит одним колесом на аллее, как она вообще сюда проехала? Бежать назад. Нет, спокойно развернуться и спокойно продолжить путь в обратную сторону. Когда отойду на десять шагов - побегу. Что я делаю?! Я продолжаю идти к ним. Хорошо, что ещё смотрю на типа боковым зрением, хоть до этого додумался.

Выстрелы. Хлопки. Лязгающие короткие хлопки. Из обменника.

Это выстрелы. Три хлопка. Тупой тяжёлый стук. Упал. Кто-то там упал на пол, толстый кто-то. Хрип и истерично-болеззненный вопль. Короткий вопль. Ещё хлопок. Тишина. Только уж сильно затрясся тип в чёрном. Смотрит на меня безумными глазами. Что я делаю?! Я иду, я продолжаю идти вперёд по аллее:

Выскочил ещё один. Так резко выскочил и замер.

Тип указал на меня. Второй поднимает что-то в правой руке. Я поворачиваю голову и смотрю в упор на них. У второго автомат. У меня звенит в ушах и с грохотом пульсирует кровь, я не слышу что тип говорит второму. Второй кивает:

Я вижу несколько резких вспышек огня из дула автомата. Словно лопнули лампочки. Вечность секунды - всё застыло. Я догадываюсь, что в этой остановившейся вечности в меня с дикой скоростью летят пули. Приближаются. Да вы в своём уме?!

И вдруг гром и мир шарахнулся во все стороны. Пули с треском ударили мне в грудь и шею рядом с кадыком. В шее прошла на вылет. В груди они сверху, венцом вокруг сердца, пробили пальто и, хрустнув рёбрами разорвали лёгкие: дальше их путь не знаю, не чувствую. Меня ударом выбросило с тротуара и шмякнуло спиной об дерево. Я сползаю спиной по стволу дерева. Я ничего не чувствую. Точнее, я не ощущаю боли. Так, это бывает, когда боль настолько сильная, что болевой шок организм переварить не в состоянии и поэтому просто отказывается его воспринимать. Этот случай. Значит, всё плохо. Как же так:

Я ещё не дышал. И вдохнуть я уже не смогу. Что-то горячее копошится слева в лёгких. Это кровь хлещет в лёгкие через разорванные дыры. Горло внутри тоже заливает кровью. Ошибся, гортань пробита. Я смогу только выдохнуть, что бы быстрее умереть сейчас. Сейчас:

Мне страшно?

Нет. Чего тут уже страшиться? Всё произошло. Вот таков мой конец.

Но как же? Я же завтра: или я же...

А чего теперь уже? Теперь - всё. Я выдыхаю.

Надо втянуть живот и вытолкнуть последний воздух.

Всё, воздуха нет. Очень хочется вдохнуть. Глоток бы этого холода на последок. Нет, нечем дышать, всё заполнено тёплой жижей. Хорошо хоть силы оставляют, не хотел бы я в последний час задыхаться:

Я не чувствую ног и рук...

Живота уже нет...

Я вытекаю в центр груди и мозг, словно последние весенние ручьи стекают с горы в низовье, в малюсенькое озерцо. Больше не задыхаюсь. Я умираю.

Нет: я перетекаю в мозг...

К себе в голову: Как в гнездо. Я здесь.

Он открыл глаза. Полные удивления. Темно, ещё только раннее утро, в такое время не светает, лишь зарево на востоке хмуро предупреждает о возможном скором рассвете. Сон кончился. Утро. Промозглое городское утро. Холодные струи стекли по лбу, и капли застряли в волосах.

Жив.

Вставать. Надо сначала покурить и отойти.

А ведь, я был совсем готов...

Жив: Зачем?

Глупая рука дрогнула и по привычке щёлкнула выключателем радио, инстинкт холостяка - в доме должен кто-то болтать. В динамиках зазвучало: ":тридцать лет и три года лежал на печи Илья Муромец не в силах встать, пока:" Рука щёлкнула выключатель в обратную сторону. Хватит. Ему недавно исполнилось тридцать три.

И случилось "Пока..."

Он встал и пошёл.

Вернуться в раздел "Рассказы"      Вернуться в начало страницы